Приведенные выше сведения исчерпывают мои скромные генеалогические познания. Конечно, читатель спросит – «Да, кто же его отец?» – на что я честно отвечу, что данный текст пишет самый настоящий бастард, вроде Джона Сноу или того веселого паренька, который любил собачек. «Бастард из Ленинграда» или «Артем Поребрик» – Вас это устраивает? Подобный статус освобождает меня от труда написания еще пяти страниц о своих предках по отцовской линии. Тем более, что я о них ничего не знаю.

Если у вас хватило терпения дочитать до этих строк, то вы уже поняли, что я не могу похвастаться благородным происхождением. В моем роду не было пожирателей французской булки, тургеневских девушек и даже простых околоточных надзирателей. До начала XX века прапрапрадедушки и прапрапрабабушки Артема Кирпиченка были неисторическими фигурами, как и абсолютное большинство населения Земли. По всей видимости, они занимались грубым физическим трудом или в лучшем случае какой-то мелкой торговлей.

Драматические события конца XIX-начала XX века открыли им путь на страницы этой рукописи. Уже на первых этапах развития капитализма крестьяне направились в крупные города, а затем, в конце 1920-х годов в процесс урбанизации включились и евреи, чьи традиционные занятия канули в Лету вместе с НЭПом. Советская образовательная революция за одно поколение превратила детей выходцев из низов в ученых, юристов и квалифицированных служащих.

*Я думаю, что мои родители ошибались, и если прадеду кто-то и подарил велосипед, то это должен был быть Каганович, как нарком путей сообщения.

Илларион родил Кузьму, Кузьма родил Евгения, Евгений родил Тинаиду, Тинаида родила Артема.

Я появился на свет 16 апреля 1975 года на берегах Невы, причем это не лирическая отсылка к «Евгению Онегину». Мой родильный дом располагался на Арсенальной набережной по соседству со знаменитой тюрьмой «Кресты». Возможно, аура пенитенциарного учреждения еще каким-то образом отразиться на моей карме, но в тот апрельский день события складывались наилучшим образом. С некой долей фантазии можно представить, что почти сразу же после рождения я увидел из окна залитую солнечным светом Неву. На улице было очень тепло, ведь иногда природа балует ленинградцев жаркими апрельскими днями в качестве компенсации за многовековую пытку дождями.

Знаменательное событие не обошлось без косяков и шероховатостей. Выбравшись из утробы, я почти сразу же залепил ногой по склянке с раствором, которым новорожденным детям промывают глаза. Хулиганство было истолковано как демонстрация бойцовского характера, но в действительности речь шла о свойственной мне неуклюжести и криворукости (в данном случае, скорее, кривоногости). Дальнейшее мое пребывание в родильном доме прошло без существенных инцидентов, и, видимо, за это я удостоился единственного в моей жизни государственного отличия – памятной медали «Рожденному в Ленинграде».

Дальнейшие три года моей жизни я помню смутно, как в тумане. Известно, что в этот период я тяжело болел и лежал в больнице. Напоминанием об этом служит небольшой шрам у меня на голове. Как мне рассказывали родители, это был след от укола, мол, на макушке у младенца вены более заметны. Понятно, что это звучит утешительнее, чем «нянечка на пол головой уронила».

Мне кажется, что у меня сохранился образ высокой деревянной кровати-вольера, из которой я норовил вылезти при каждом удобном случае. Совершив этот трюк, я направлялся во вторую комнату, где спали бабушка и дедушка, и устраивался в постели между ними. Сегодня подобный фокус любит проделывать моя собачка, что наводит на мысль о близости между нами и братьями меньшими. Второе воспоминание связано с прогулками – я гуляю у ограды Шереметьевского дворца со стороны Фонтанки, играю в песочнице.