Вся эта тирада выпаливается Вакселем скороговоркою на французском языке. «Ясно?» – «Все ясно, – отвечаю я. – Но кому сдать вализу в Берлине? Я туда попаду в 6 час<ов> утра, а в 8 должен ехать дальше в Париж. Посольство вследствие раннего времени будет, очевидно, закрыто. Как добраться хотя бы до одного из секретарей?» Ваксель делает круглые глаза. «Как, вы собираетесь будить этих господ? Что вы! Вализу вы сдадите на вокзале, по прибытии, рассыльному посольства Юлиусу, который будет вас встречать. Все знают Юлиуса». – «Но я-то ведь еду в первый раз. Юлиуса не знаю. Слышу о нем впервые. Я его не найду». – «Но он-то найдет вас и признает по вашей вализе, с которою хорошо знаком». – «А предъявит ли он мне хоть какой-нибудь документ, удостоверяющий, что я сдаю вализу именно Юлиусу, а не какому-нибудь немецкому шпиону? Мне ведь будет беспокойно». – «Милый друг, вы беспокоитесь понапрасну. Сотни раз дипломатические курьеры сдавали так вализу и именно Юлиусу, и никогда никаких недоразумений не происходило. Поезжайте с миром. Всяких благ. Сейчас распоряжусь выдачею вам денег и паспорта. И то, и другое получите в казначейской части. Всего хорошего».

Задумчиво шествую в казначейскую часть, где получаю 1000 руб. На паспорт – большой лист пергаментной белой бумаги с государственным гербом – накладывается штемпельная государственная малая печать, и паспорт мне выдается. Иду на городскую станцию железных дорог, покупаю билет. Купил и все раздумываю о Юлиусе. Как это так, секретная переписка, которую не решаются доверить даже шифру при условии передачи по почте или телеграфу, и вдруг я должен сдать ее в Берлине какому-то совершенно неизвестному мне лицу, да еще немцу. Хоть бы русский был рассыльный у посольства! А то так вот и будет! Подойдет ко мне некий немец, скажет: а подайте-ка мне вашу вализу с наисекретнейшими документами, интересными для немцев. И я отдам. Прекрасно, пусть, в конце концов, подойдет ко мне и отберет вализу именно Юлиус. Мне представится возможным в этом убедиться, если то же самое лицо сдаст мне через час, через полтора вализу обратно, соответственно облегченную изъятием почты, адресованной в Берлин, и будет провожать меня далее в Париж. Но какая же, уж не у меня, а у русского Министерства иностранных дел гарантия в том, что, получив от меня вализу, немец Юлиус по дороге в посольство не зайдет в германское Министерство иностранных дел, где все документы будут вмиг сфотографированы. Ведь это может не произойти единственно в том только случае, если немцы знают наверно, убедились в том, что пересылаемые с дипломатическою вализою наши секреты ровно ничего не стоят. Последнее мне представляется невероятным. Поэтому я никак не могу признать опасения мои неосновательными. Хороши, за всем тем, были порядки, при которых высылался русским посольством отбирать вализу от дипломатического курьера немец-рассыльный Юлиус, а не ответственный секретарь посольства, хотя бы и в 6 часов утра, всего-то один раз в две недели, да хотя бы и каждый день. Секретари могли бы чередоваться. «Что вы, что вы, – припоминается возглас удивленного и перепуганного П. Л. Вакселя, – как можно будить этих господ!»

На Варшавском вокзале встречает меня курьер канцелярии с пресловутою вализою в руках. Вализа представляет собою простой, но весьма объемистый брезентовый портфель с замком, закрытый на ключ, очень тяжелый. Бумаг, видимо, уйма. Курьер просит дать ему денег на отправку дипломатического багажа. «Сколько?» – «До Берлина. Там новая отправка. Много ящиков. Дайте 100 р. Может быть, будет сдача». Даю. Курьер уходит, оставляя мне вализу. У носильщика мой чемодан.