– Да сдалась тебе эта монтировка! – кричу, а сам по сторонам на жижу смотрю.

– Да я достал уже!– в ответ пыхтит Виталя.

Но ни черта он не достал. Я понимаю это по выражению его лица. У него физиономия человека, который хочет вытащить из пруда голой рукой жирного сома, но натыкается на острые зубы кровожадной акулы. Он успевает сказать лишь « О, чёрт» и его рука резко уходит в глубину, а лицо окунается в жидкий пол.

Я кидаюсь к нему на помощь, отдираю от своей рубашки кусок рукава , заворачиваю им дуло и втыкаю ствол на добрые двадцать сантиметров в серый ил.

Нажимаю на спусковой крючок.

Глухой выстрел отдается дрожью до самого позвоночника. Секундное ожидание и Виталя к моему удивлению вытаскивает руку на волю. И что еще удивительнее, в его руке монтировка.

– Где может быть эта отмычка? – спрашиваю, помогая ему подняться.

– Я.. кажется… понял, – говорит, а у самого дыхание сбито и он медлит со словами.

– И чего ты понял?

– Где отмычка.

– И где?

В эту секунду на потолке позади Витали разрывается та самая здоровенная зеленоватая блямба. Из неё выливается ведер двадцать слизистого зеленого гноя, а вместе с ним на пол плюхается нечто огромное, мясистое, бесформенное и мерзкое.

Моя бледность выдает неподдельный ужас. Виталя оборачивается назад так, будто готовится узреть самого сатану. Не сразу, но я догадываюсь, что это самая большая жаба, которую мне доводилось видеть. Из-под тяжелых бугристо зеленых век нездорово поблескивают два черных глаза, каждый размером с яблоко. Из подвижной гортани исходит характерное «ква».

И пока я навожу ружье на цель, жаба с разевающейся пастью кидается к Витале, как летящая со свистом грязно-зеленая гора. Еще в прыжке она хватает его целиком в непомерно разинутую пасть и, приземляясь, краем морды отбрасывает меня в жижу. Я падаю на спину, не выпуская ружья, и проскальзываю по серому илу почти до выхода из гостиной.