Я не выносил свою жизнь. Знаю, это может звучать патетично, но иной формулировки просто не нахожу. Каждый день напоминал предыдущий, а предыдущий напоминал день до него. Я сходил с ума от бессилия. Более всего меня пугало то, что так будет всегда. Эта вероятность порождала круговерть самых беспощадных мыслей, что сверлили мой мозг по ночам. Я не писал картин. Почему, спросите вы? Да просто потому, что получалась дрянь. Находясь в конторе целыми днями, я вряд ли мог уловить в ее стенах хоть намек на творческое озарение. Я копошился в бумажках, сверял никому не нужные цифры, тщетно убеждая себя, что это временно, что это важный вклад в мое будущее, что я делаю что-то полезное. Н-да, в самообмане я великий мастер.

Когда я возвращался домой, ужинал и мог посвятить некоторое время кистям и краскам, в моей голове рисовалась пустота. Бесцветная и безликая. Словно дно опустошенной банки из-под соуса. Словно бокал вина, опорожненный кем-то много дней назад. Что я мог написать, не чувствуя совершенно ничего? Это лишало меня всякой энергии. Я уже второй месяц пользовался гостеприимством четы Ридли, и это был еще один винтик в огромной машине угнетения. На что я надеялся? Словно за месяц можно изменить свою судьбу, обратить солнце на свою сторону! Глупые фантазии! Но если уже сейчас мои руки опускаются при малейшем испытании, что же будет дальше? Чего я смогу достичь, отрекаясь от творчества всякий раз, когда чаша весов склоняется в сторону необходимости? Самокопания стали сопровождать каждый мой день. Я ненавидел себя за безволие, ненавидел живопись, которая не может вырваться из моего сердца, словно заключенная в клетку пленница, но больше всего я ненавидел тот устой жизни, что навязывало нам треклятое общество.

Стало быть, чтобы заниматься желанным и любимым делом, тебе сначала нужно нюхнуть пороху, пострадать вдоволь, помучиться, потужиться, и тогда уж – милости просим! Иными словами, потрать часть своей жизни на ненавистное дело, чтобы на шаг приблизиться к мечте. Ну спасибо, удружили. При таком положении дел проще послать все к чертям и уйти скитаться по лесам и лугам, в естественной среде обитания, где можно упиваться самой сутью жизни, не оглядываясь на условности и нужду. Я переступал через себя, приходя каждый день в контору. Знаю, многие великие художники пришли к своему ремеслу не сразу – они занимались чем-то еще, чтобы содержать семью, ведь искусство дело не слишком прибыльное. Но как же наше поколение, живущее в век Пикассо и Матисса, может быть закованным в вериги конформизма? Почему искусство все еще представляет собой развлечение в умах людей? Когда мы сможем свободно творить и не стыдиться избранной стези? Не могу взять в толк, отчего люди выбирают работу, которая не приносит им и грамма удовлетворения. Не понимаю, зачем они тратят свое время на то, что никогда не станет значимым, никогда не будет увековечено и не займет место в сердцах людей? Столь жалкое, мелкое желание просто существовать вызывает во мне омерзение, хоть я и осознаю, что причины, побуждающие людей на подобное, могут быть совершенно разными и не всегда понятными остальным. Я только хочу донести одну важную идею. Как прекрасен был бы мир, будь в нем больше открытых сердец! Как чудесно было бы просыпаться в мире, где каждый делает то, что любит, где каждый прислушивается к себе и избирает гармонию вместо алчности и слепого следования чужим интересам. Сколько красок было бы в том мире! Сколько великих произведений было бы создано, сколько любви вмещалось бы в каждом доме. Я убежден, что в мире, где каждый удовлетворен своей судьбой, не было бы трагедий, войн, болезней и катастроф. Мы могли бы создать Эдем. Но вместо этого мы блуждаем в потемках ада. Нет. Это место даже хуже ада. В ад попадают те, кто делал что-то, чего желал, но что отвергается миром. А мы живем в месте, где люди боятся своих желаний. Это хуже, чем вечное пламя.