Но уборщик Эммануэль отказывается от этого полета. Более того, не разобравшись, что перед ним готовая инсталляция, он педантично зачищает пространство от следов художника, пакует творческий беспорядок в черные мешки и уходит отдыхать. Боже мой, как он собирается отдыхать, как он собирается влачить свой досуг, когда отказался от столького!

Так не будем же уподобляться бедному Эммануэлю Асаре, не будем паковать предыдущие полтора авторских листа и сколько-то последующих в мусорные пакеты. И если терпение читать это произведение уже на исходе, то позовем на помощь старину Оссиана Уорда, вспомним его советы по восприятию современного искусства, воспользуемся алгоритмом, зашифрованном в его выспреннем акрониме ТАБУЛА.

Первое, как мы знаем, – терпение.

Будьте же терпеливы. Я сам не знаю, чем закончится эта повесть.

Второе – ассоциации.

С ассоциациями я никак не смогу помочь, дело это очень тонкое, интимное. Тут слишком легко влезть к человеку в механизм его восприятия со своим свиным рылом и испортить ему все удовольствие. Причинить, так сказать, добро. Послушал ты какие-нибудь стихи, они тебе зашли, ты уже чувствуешь, что они хороши, ты уже нашел в них перекличку с творчеством Тимати или Басты, ну или ощутил некий отсыл к офигеннейшему Попу Смоуку, а тут кто-то влезает грязными лапами тебе в душу и говорит что-то о Батюшкове или Малларме. Или наоборот.

Это может полностью сбить человека с толку. Ассоциируйте сами.

Но вот после ассоциаций идет рекомендация обратить внимание на бэкграунд. И тут я вполне смогу оказать помощь.

В моей инсталляции как будто не хватает жизни, реальности. Здесь слишком мало того, что могло бы вызвать ясные и простые эмоции или радость узнавания. Печки, сугробы, тракторные тележки или замерзшие детородные органы коней далеки от реальности, огород или деревья за окошком – это не жизнь, а какое-то доживание. Фраза «нравится ли вам запах свежих сосновых досок?» или фраза «нравится ли вам Брамс?» могут лишь отпугнуть.

Как будто настоящая жизнь, яростные всплески того важного, что делает нас людьми – адреналина, норадреналина, фенилэтиламина, окситоцина, дофамина, серотонина, – схлынули, и на мокром песке остались лишь обломки ракушек и ленты морской капусты. Или в нашем случае – жерди, гвозди, тес и кукование кукушек.

Ни движения народных масс, ни героизма, ни бабочек в животе, ни холодка измен, ни сладких пяточек твоего младенца, ни сладкой социальной несправедливости, ни пьяной безвыходности, ни узнаваемых офисных будней с окружающими бездарностями, козлом-начальником и бильд-редактором Алиной в коротком платьице. У Хёрста хоть пустая пивная бутылка на столе художника осталась, а тут – совсем ничего.

Сказки обычно заканчиваются свадьбой, а тут все только начинается спустя двадцать с лишним лет после свадьбы и десять с лишним лет после обретения своего настоящего дома.

А ведь было, было это клейкое вещество жизни, эта настоящая реальность.

Может быть, радость узнавания возникнет, если рассказать, как я ходил к психотерапевту? Ведь многие из нас ходили к психотерапевту, это довольно модное и полезное вложение средств, сил и времени.

Расскажу, как я когда-то ходил к Леону.

– Ну ладно, а попробуй сказать такую фразу: «Я – крутой…» – начинает Леон и задумывается. – Нет, лучше: «Я – настоящий мужчина». И побудь в этой фразе, присмотрись к ощущениям.

Я опускаю голову, лицо наливается кровью – наверное, покраснел. Готовлюсь сказать эту фразу.

Ну а почему бы и не сказать? Тратишь на все это время, деньги, значит, нужно говорить и потом, как тебе сказано, старательно прислушиваться к ощущениям. Я так понимаю.