Ему семнадцать лет, и в каждый момент весь мир, оборотясь, смотрит только на него, великого и никчемного, прекрасного и незаметного, восхищенно наблюдает за каждым его движением, чтобы поиздеваться и зачморить при случае. И Вася вместе со всем миром так же не сводит с себя глаз в любви и отвращении. Где уж тут различить примелькавшегося родителя?

Трудно жить, ни на секунду не сходя с подмостков, если пока что из достижений, из реальных, по твоему мнению, достижений, ты можешь похвастаться только тем, что подруга твоего друга имеет в «инсте» двадцать тысяч фолловеров. Те твои достижения и таланты, о которых твердят родители, не повышают твой статус в этом трудном мире.

Свет рамп бьет Васе в глаза, а я, неразличимый, нахожусь там, в тени огромного зрительного зала, и плохо понимаю: он говорит со мной или читает роль. Мне вообще театр не очень по душе.

Есть и другая проблема – Любка меня раньше часто упрекала, что я не различаю, когда мне говорят «нет» в смысле «нет», а когда «нет» означает, что я должен быть настойчивей. Это регулярно доставляло ей неудобства.

Она не винит меня. Она предполагает, что я плохо считываю невербальные сообщения, язык тела, намеки, слабо ориентируюсь в том, что по умолчанию принято или не принято всеми. Не замечаю, как девушки строят мне глазки, например. Ну хорошо, когда-то раньше строили. Или, может, это до сих пор иногда случается? Не могу точно сказать.

Она говорит о некоторой моей аутичности и объясняет тем, что чувствительность к какому-то спектру сигналов у меня отсутствует или слабая.

И вот я не могу распознать: моему Васе действительно не нравится чудесный смолистый запах досок или он хочет мне что-то продемонстрировать? Возможно, ему не нравится сам запах, а возможно, то, что его отец безнадежно отстал от жизни, свалил из Москвы и сидит в деревне, как мухомор. Со стороны это выглядит, наверное, именно так: свалил и сидит, как мухомор.

Может, стоит предложить Васе вместо сосновых досок понюхать дубовые? У меня есть прекрасные дубовые плахи, стоят в дровянике. Я напилил их с осени – они не такие свежие, но продолжают благоухать. А может, он просто сердится, что его оторвали от телефона с просьбой помочь с пиломатериалом? Отказать папе неудобно, а таскать неохота. А тут еще придется на глазах у всего мира идти в дровяник и нюхать, прости господи, дубовые плахи.

Мы с ним немного разные. Сидели как-то на берегу реки Оки, встречали летний вечер и передавали друг другу бинокль. Я смотрел на бобров, как они плавают и выбираются на берег, сидят у глинистого откоса и почесывают животы. А Вася с не меньшим интересом разглядывал отдыхающих на противоположном берегу людей, как они бродят босиком по песку, плещутся на мелководье, ездят на квадроциклах и играют в мяч.

Итак, Васю пока что не привлекают бобры, запах сосновой смолы, оседающие в деревне мухоморы. Когда мы заканчиваем с брусом и доской-пятидесяткой, я его благодарю и отпускаю. Тес на следующий день таскаю сам, тес легкий. Правильно это или нет? Ну, если ребенок не хочет по какой-то причине конфету, зачем ему совать эту конфету в рот? Я строил себе дом, я построил террасу, построил баню и теперь снова нахожусь в радостном возбуждении от предстоящей работы. Я предвкушаю сладость конфеты. Моя душа с готовностью откликается на слова Генри Торо: «Неужели мы навсегда уступили плотникам радость строительства?»

А его душа откликается на что-то другое. И главное – не раздражаться, главное – не раздражаться, главное – не раздражаться, главное – не раздражаться, главное – просто потерпеть и не раздражаться.