– Кто ты и откуда? – спросил Саша, не дожидаясь ответа на вопрос Черникова.

– Зотов Антон Владиславович, – представился человек в пижаме. – Российское отделение Интерпола. А вы, наверное, Мурманск, задрали как хорек курицу, своими запросами, да? Кто такой бывший мент по фамилии Русенков?

– Точно, – подтвердил Стариков, поднимая со стола распечатанный конверт. – Ответ пришел. Был у них такой сотрудник уголовного розыска.

– У вас есть какая-нибудь одежда? – Зотов потрепал за воротник свою пижаму. – Я, понимаете, не надеялся на столь быстрое выздоровление, поэтому не запасся подходящими вещами.

– Найдем, – пообещал Никитин. – Так чем же заинтересовал Интерпол гражданин Шостак? Я смотрю, он просто нарасхват.

Через полчаса Зотов, Никитин и Черников сидели в небольшом кафе у ГУВД и потягивали пиво из высоких стаканов.

– Господи, три месяца без сигарет и пива! – периодически восклицал Зотов, прерывая свой рассказ.

В данном случае, после выяснения личности экс-больного через отделение Интерпола, соблюдение режима секретности не имело смысла. Разговор шел так, как будто эти трое были знакомы полвека. За Зотовым отправили транспорт из УФСБ, и для обмена мнениями оставалось еще что-то около часа.

– Три месяца назад из Германии поступила информация, что в частную клинику некоего Штилике, расположенную в Бремене, поступают из России человеческие органы и ткани. Проверка немецких сыскарей показала, что единственной документацией, подтверждающей данный товарооборот, являются лишь чеки, выписанные на имя Шостака. В течение последних трех лет сумма на счету Шостака в некоем банке, находящемся во Франкфурте-на-Майне, возросла с пяти тысяч до одного миллиона четырехсот тысяч евро. Немецкие коллеги провели оперативный эксперимент и внедрили в штат клиники Штилике своего человека. За полтора месяца им удалось вычислить лишь факт поставки органов из России. Все. Дорога привела в тупик. Решили идти от источника. Так появился сумасшедший Русенков. В УВД Мурманска изготовили нужные документы, и дело отправили в архив. Теперь, если вдруг кто-то из окружения Шостака стал бы пробивать через свои каналы Русенкова в Мурманске, то ничего не подозревающий сотрудник информационного центра поднял бы его дело из архива и подтвердил, мол, был такой.

– А зачем было создавать легенду именно полицейского? – спросил Черников. – Слишком сложно.

Никитин ответил за Зотова:

– Затем, что Русенкову пришлось бы совать свой нос в ЦПЛ туда, куда не нужно. Рано или поздно он обязательно на чем-нибудь проколется, и будет проще объяснить. Дескать, бывший сыщик привык заниматься деятельностью подобного рода. Даже у сумасшедшего срабатывает подкорка.

– Все правильно. – Зотов мотнул головой. – За три месяца я скормил больным около трех сотен таблеток и порций микстур, лечился на самых современных аппаратах, периодически беседовал с психологом, тупым как молоток. Горд тем, что специалисты самой высокой пробы меня не раскололи. – Зотов рассмеялся. – Я понял одну вещь. Чтобы ты в клинике выглядел больным, нужно вести себя совершенно раскованно и обыкновенно. Как дома с женой. Весь смысл только в том, чтобы постоянно акцентировать тему своего пребывания. Нам бы обвенчаться, – неожиданно промямлил он, и Никитин с Черниковым почувствовали, как у них екнуло где-то под сердцем. – Что, звякнуло под ложечкой?! – Зотов расхохотался. – Мужики, я был самым перспективным студентом ЛГИТМиКа!

– Пошел ты!.. – в сердцах проговорил Черников и приложился к стакану.

– Вот то-то и оно, что я пошел и забрел уже настолько далеко, что оставалась еще неделя, и можно было всю эту клинику Шостака ломать как источник незаконной поставки за рубеж человеческих тканей. Если я не ошибаюсь, доктор специализировался на глазках.