– Да будет тебе на жалость давить! Ты же корреспондент чего-то буржуйского? – вспомнил я.

Николь обреченно махнула рукой и ушла обратно в спальню.

– Я такой же корреспондент, как ты олигарх,– донеслось до меня оттуда горестное.

Окно я все-таки открыл, и на меня тут же дыхнуло перегретым дымным воздухом и напрочь оглушило уличным шумом. Май нынче выдался какой-то нереально жаркий.

– Ты что, всерьез решил сдристнуть, дрянь?! Закрой немедленно! – Она вернулась, добежала до окна, сама захлопнула его и стала передо мной, тяжело дыша.

Ее небрежно уложенные волосы совсем растрепались, тушь вокруг глаз смазалась, но зеленые глаза смотрели по-прежнему дерзко и вызывающе. А еще от нее снова как-то странно и необычно пахнуло. Это был очень тихий, но необычный запах,– я такого никогда в своей жизни не слышал.

Я поправил на ней гусарский мундир, заметив, что позолота галунов и всяких прочих причиндалов там здорово пооблезла – одноразовый он, что ли? – и потянулся было поправить меховые трусики, но тут же получил по рукам.

– Не лапай, не купил,– сквозь зубы бросила Николь и с тоской посмотрела мимо меня куда-то в гостиную.

До меня донеслось смачное хрюканье, и я, даже не оборачиваясь, понял, что это Ганс проснулся, нашел тележку с завтраком и наворачивает там за обе свои небритые щеки.

– Михась, чего там встал, давай дуй сюда. Здесь такая жратва нереальная! – пригласил он меня и снова начал хрюкать и причмокивать.

Николь повернула лицо ко мне и недоверчиво сощурилась.

– Тебя что, и вправду Михаилом зовут? Смешно. А фамилия у тебя какая?

Я ухмыльнулся и снова протянул к ней руку, поправляя ей трусики.

– Прохоров моя фамилия. И зовут Михаилом. Отчество только подкачало – Олегович.

– Круто! А тебе что, никогда не говорили, как ты похож на него? – не поверила она, но на этот раз не стала бить меня по рукам.

Я призадумался, вспоминая свою незатейливую и даже скучную гражданскую жизнь.

– Кто бы мне это мог сказать, интересно? В Политехе на металлургическом гламурных тусовщиков не водится, а больше я нигде по жизни отметиться еще не успел.

Николь шагнула ко мне поближе, совсем вплотную, взяла за отворот гимнастерки, будто придерживая, чтобы не сбежал.

– Я тебе не верю. Паспорт покажи.

Я мягко улыбнулся ей в лицо.

– Откуда у солдата паспорт? Его же в военкомате хранят, пока служба не кончится. А военный билет в канцелярии штаба хранится. Эх, женщина…

Николь нахмурилась.

– У тебя что, вообще никаких документов нет?

Из глубины гостиной послышался голос Ганса:

– Михась, чё там за разборки?! На деньги ставит, лахудра? Так пошли ее нах! В «Годзилле» скоро обед начнется, там пучок таких бесплатно возьмем – с пивом и креветками.

Николь повернулась к гостиной, шагнула туда, не выпуская из рук мою гимнастерку.

– Эй ты, жлоб белобрысый! Скажи-ка мне быстро, как его фамилия?

Ганс встал, с грохотом отодвигая от себя тележку.

– Ты чё, овца, «белочку» словила? Мне, правильному пацану, приказы зачитывать?

Николь повела меня поближе к Гансу, и я пошел за ней, жадно вдыхая ее запах – нечто тревожное и одновременно сладкое. Этот запах хотелось намазывать на себя, чтобы он подольше оставался рядом.

Мы добрались до гостиной, и там Николь ухватила за гимнастерку и Ганса тоже.

– Слушайте сюда, вы, два тупых горбатых троглодита!.. Если у этого смазливого хорька есть документы на Михаила Прохорова, мы за неделю в местных клубах столько бабла нарубим, сколько вам, кретинам, за десять тысяч жизней не накорячить!

Я промолчал, потому что тупой, а Ганс, заинтересованно глядя под срез мундира Николь, вымолвил:

– У него в казарме права лежат. В тумбочке. Там все чин чинарем написано – Михаил Прохоров, Российская Федерация. А как ты с этой его малявы денег выкрутишь? – спросил он, как бы невзначай приобнимая Николь за талию.