После фотосессии я задал Оксане тот же вопрос, что и Лёве. Очень уж этот вопрос вертелся на языке.

– Оксана, ваша мамаша умерла всего неделю назад. Почему мне кажется, что вы не в трауре?

– Я с мамашей не очень-то дружила.

Оксана улыбнулась, как улыбаются, когда хотят сказать: “Чувак, эта тема закрыта, и баста!”. Я подумал, что семейка мне попалась славная. Мамаша с детишками носилась как с писаной торбой, а детишки с мамашей в благодарность “не очень-то дружили”.

Я решил, что пришла пора сматывать удочки.

– Оксана, я хочу встретиться с Катей, сиделкой вашей мамаши.

– Зачем?

– Сиделка может рассказать такое, что хозяева скроют, а мне важно для поисков. Закон жанра.

– Что такого могла видеть Катя, чего не могли мы?

– Каждый человек смотрит на мир по-своему. Я вижу одно, а, к примеру, неаполитанец заметит, что в вашем доме на полу слишком много ковров.

– Как у всех. Разве больше?

– Полы в Неаполе застилают плиткой. Летом там жарко и без ковров. Ковры только собирают пыль.

– Хорошо, это неаполитанец. Он не русский. Вот вы – наш. Что в нашем доме увидели вы? Что увидели такого, на что мы не обращаем внимания?

– Пыль. Там пора пройтись по коврам пылесосом.

– Наблюдение не такое уж и тактичное.

– Вы спросили – я ответил. Так где живёт Катя?

Оксана сказала, что Катя живёт рядом, через три калитки. Только по вечерам катин отец сидит дома. Папаша у Кати со сдвигом. Когда рядом с Катей парень, папуля бесится. Уверен, если Катя уже в шестнадцать лет начнёт таскаться по мужикам, то станет шлюшкой. Оксана Кате не завидует. Бедная девчонка, так никогда и не погуляет. Так что я с Катей не поговорю. Папаша не разрешит. Не пустит меня и на порог.

Я чуть было не пригорюнился, как Оксану осенила идея. Что, если поговорить с Катей не под надзором отца, а в доме мамаши? Мол, Оксана может пригласить Катю в гости на полчасика. Я проголосовал “за”. Оксана позвонила Кате, позвала на чашку чаю. Катя согласилась прийти минуты через три.

Пока Катя шла в гости к соседке, я взял у Оксаны номера мобилок Лёвы, Оксаны и мамаши. Заодно узнал, что трубку мамаши изъяла милиция. Следователь сказал, что мобилка нужна в качестве вещдока. С изрядной долей издёвки в голосе Оксана поведала мне, что у следователя такими вещдоками наверняка снабжена вся родня. Мол, трубка у мамаши была не из дешёвых, так почему бы не изъять в качестве вещдока?

Со стороны дома донеслась трель звонка. Оксана обронила: “Наверное, это Катя”, пошла открывать.

На тот момент убийственных улик как против мамашиных детей, так и в их защиту я не нашёл. Понадеялся на Катю. Сиделка – это всегда кладезь инфы. Горничные, садовники, сиделки, соседи всегда рассказывают то, что вытягивает следствие из тупика буквально за уши. Потому надежд на Катю у меня было выше крыши.

*

*

Когда я Катю увидел, то подумал, что кого как не Катю мамаша могла нанять сиделкой. Девчонка рослая, крепко сбитая. Как для шестнадцати лет, то акселератка ещё та. Такая мешок муки с рынка домой пешочком притаранит, и не вспотеет. Такой крепышке в самый раз ухаживать за паралитиком, ведь расслабленное тело передвигать по кровати – занятие не для задохликов.

Пока я разглядывал Катю, Оксана извинилась перед гостьей за то, что не назвала причину приглашения. Объяснила, что побоялась длинных ушей катиного отца. Если бы отец Кати услышал, зачем Оксана Катю приглашает, то мог бы не пустить. Ведь папаша мог стоять с Катей рядом, а динамик катиной мобилки мог заговорить так громко, что разговор услышал бы катин отец.

Катя выслушала длинные извинения Оксаны, улыбнулась, проговорила: “Да ладно, всё нормально”. Затем Оксана представила Катю мне, меня – Кате. Ещё с минуту Оксана объясняла Кате, что мне можно говорить всё, и желательно не врать. Мол, что-либо скрывать неумно, потому как я рано или поздно узнаю всё. Враньём же, пусть даже во благо, Катя навлечёт на Оксану с Лёвой лишние подозрения. Катя пообещала говорить правду, только правду, и ничего кроме правды.