– Начинайте, пожалуйста. Серьезное – моя страсть. А вы нынче рассеянный до дерзости. Отчего?

Дмитрий с раннего вечера, приехав к Крачковским, не видел ни Анастасии, ни Павла. Прямо во дворе его встретила Елизавета – нарядная, торжественная, велела составить ей компанию и повела на прогулку, которая оказалась бесконечной. Всякий повод вернуться, какой бы Дмитрий ни придумывал, игнорировался или безжалостно высмеивался Елизаветой, казалось, стремившейся увести его от имения как можно дальше. Вот уже солнце село, превратив деревья в темные призраки, и сладкий запах цветов, что прятались в глубине парка, окутывал его дымкой очарованья, заставляя сердце сладко тосковать, а он все еще оставался в плену у Елизаветы.

Вдыхая запах цветов и поневоле прислушиваясь к ночной тишине, остановились у дальней скамьи.

– Я бы вам желала сказать кое-что.

На губах у Елизаветы улыбка, но в голосе тревога, и Дмитрий, будто предчувствуя, что сейчас произойдет что-то непоправимое, предостерегающе подняв руку, сделал от нее шаг в сторону. Но Елизавета, словно лунатик подошла к нему, не замечая его предостережений:

– Я люблю вас, я с ума схожу от любви… Я люблю вас… люблю вас… люблю…

Дмитрий глядел на побледневшую, замеревшую в ожидании ответа Елизавету с удивлением. Не ослышался ли? И поняв, что услышанное было именно тем, совершенно ненужным ему признанием, вызвавшим в нем лишь горечь сожаления, судорожно провел рукой по лицу, словно её слова принесли ему физическое страдание:

– Что вы? Не нужно… Видит Бог, я не думал с вами шутить. Мне жаль… Очень.

Прикоснулся к ее руке в коротенькой кружевной перчатке легоньким, просившим прощения движением, борясь с желанием тут же уйти, убежать от Елизаветы, и зная, что этого нельзя сделать иначе, как только смертельно обидев девушку, умоляюще произнес:

– Простите! Но я ничего не могу поделать… Это не в моей власти…

Елизавета, словно предвидя его побег, порывисто и властно взяла его за рукав, опустила на скамейку, присела рядом.

– Вы! Вы заставили меня это сказать! Вы! Вы измучили меня! Вы появились здесь… А потом… И все было бы замечательно… Разве я в чем-нибудь виновата? Разве есть в чем-то моя вина?!

Вскочила со скамьи и, наклонившись над Дмитрием, гневно возвысила голос:

– А теперь вы говорите, что вам жаль?! И как вы, сударь, прикажете мне теперь жить с этим? Объяснитесь же, прошу вас!

Он сидел перед ней, склонив голову, ощущая полное свое бессилие. Он, дамский любимчик, никак не мог подобрать слов, которых было бы достаточно, чтобы успокоить Елизавету, не ранив её, не оскорбив её сердца. Они никак не находились, потому что он не мог ни ослабить, ни усилить другую любовь, которая жила в нем самом, не оставляя иному чувству ни малейшего шанса.

Ему совершенно нечего было ей ответить.

– Оставьте меня! Оставьте меня… – не дождавшись от Дмитрия слов, сдавленным шепотом выдохнула Елизавета, словно в потрясении опустившись рядом с ним на скамью и сжав виски ладонями. И Дмитрию показалось, что в этот момент она заплакала.

В уже сгустившейся черноте сада резко вскрикнула, словно спросонья, гулко хлопнув крыльями, птица, и словно криком своим заставила Дмитрия решиться. Тихо поднявшись со скамьи, поклонился Елизавете:

– Прощайте…

– Стойте! Куда вы? Отчего вы решили, что я вас отпущу? Садитесь! – не заботясь о том, слышит ли её еще кто-нибудь, кроме Дмитрия, чрезмерно громко, как только что птица, вскрикнула Елизавета, заметно даже в темноте сверкнув глазами.

Дмитрий, страдая и от её признания и от некоторой театральности происходящего с ними, молчал.