– Работы Кариона, между прочим, великолепная вещь. Была. Абсолютно бесполезен теперь. Жаль. Всегда хотел его у Келлфера стянуть, но он в нем даже спал.

– Ты откуда знаешь? – улыбнулся Ингард.

– О, я так много всего знаю, – пропел Роберт. – Ты же слышал сплетни? В глубине своего развратного сердца я храню сведения о том, как и в чем спит каждый в Приюте. Если верить послушницам.

Ингард хмыкнул: Роберт, несмотря на количество слухов, отличался скорее аскетизмом, чем распущенностью, но было понятно, почему никто не мог в это поверить. Даже сейчас, с этими нелепыми маленькими ручками, шатающийся при каждом шаге, он источал уверенность и обаяние, перед которым пасовали почти все. Но Ингард знал своего лучшего друга достаточно хорошо, чтобы понимать, что за легкостью и харизмой кроется куда больше, чем просто умение нравиться каждому, кто встретится на пути.

– О чем говорил Син? Что с Вертерхардами? Я много пропустил?

Роберт грустно щелкнул своими мягкими детскими пальцами у сгоревшего артефакта, и тот расправился, как бумажная игрушка. Теперь литой черный треугольник с крупным алмазом по центру выглядел совсем как раньше, хотя ни капли магии в нем больше не было.

Роберт разочарованно вздохнул.

– Лианке предложила активизировать ритуальную защиту континента. Ту, что, по восторженным отзывам Сина, самый большой артефакт в мире, пронизывающий землю подобно металлическим жилам и фактически неразрушимый, – скопировал он манеру Сина говорить. – Я почувствовал себя неучем: я вообще о ней не знал. Ты хоть слышал?

– Читал в одном архиве. – Ингард присел рядом с Робертом и тронул пустой холодный треугольник струей воздуха, опасаясь прикасаться кожей. – Брось ты его. Не починить.

– Оказывается, Син ее помнит. В этих твоих архивах ей приписывают какой возраст?

– Почти две тысячи лет, – осторожно ответил Ингард. – Хочешь сказать, Сину больше двух тысяч лет?

Роберт пожал плечами:

– Не уверен. Он же много путешествовал туда, где время текло иначе. Хотя я бы не удивился, если бы ему было столько. Я однажды спросил у него про возраст, знаешь, что он ответил?

– Что?

–«Я старше тебя». И глазами сверкнул, будто я лезу под юбку старой деве.

Ингард рассмеялся.

– Почему я не удивлен? Мне и в голову не приходило спрашивать его, сколько ему лет.

Роберт окутал амулет Келлфера плотным коконом и спрятал за пазуху. Ингард встал и протянул Роберту руку, тот с охотой взялся за нее обеими своими уродливыми ладошками.

– В общем, о защите. Я так понял, убойная была штука. Огромная, неуничтожимая, и впаянная в саму землю континента. Ее можно было вывести из строя, только разрушив не меньше половины наших земель, что, прямо скажем, и тогда, и сейчас маловероятно. Она пять лет закрывала Империю сплошной завесой во время первых магических войн: не переместиться, не зайти, не заплыть. Интересно, кто такую сообразил, не нашего полета вещица. Даже не Карионовского.

– А ты Сина спроси.

– Так спрашивал – молчит. Сказал только, что работала, и люди были заперты в этой своей безопасности довольно долго.

– Там была лазейка, – подхватил Ингард. – Представители крови магических семей, принявших участие в ритуале, могли ее преодолевать. Поэтому все так рвались принять участие.

– И поэтому так мало было до этого допущено, – развел руками Роберт, возвращаясь в кресло, и забрасывая ноги на подлокотник. – Никто не любит делиться возможностями. Предки пурпурных разве что отказались, эти всегда были не от мира сего. А так Вертерхарды, Карионы, какие- То далекие прапрадедушки желтых Веронион, дальние родственники коричневых, забыл, как они звались… И серые, конечно. Точнее, те, которые дали потом начало серой и синей ветвям.