– Кто тебя пытал? – спросил ее тюремщик.

Юория в ответ лишь заплакала горше. Некоторое время Коджо стоял и смотрел на нее, а потом вышел, не говоря больше ни слова. Сквозь слепленные влажные ресницы Юория хладнокровно наблюдала, как похоть и жалость боролись в нем, и то, что он хотел овладеть ею, эту жалость только подогревало, как и жалость подогревала желание обладать. Заигрывать с ним было как валяться в грязи, но ничего другого не оставалось: у этой свиньи где- То был спрятан жетон от ее пояса, и Юория намеревалась его достать. Она примерно прикинула, на что готова: возможно, ублажить его руками. Ртом – куда менее вероятно, но тоже приемлемо. В свое тело черная леди бы его пускать не стала, боясь понести темнокожее отродье, так что решила, что придется раздеть тюремщика иначе. В конце концов, Юории встречалось не так много мужчин, способных устоять перед ее чарами.

И когда этот грязный Коджо влюбится в нее, когда будет готов на коленях ползти к ней за лаской, когда станет вести себя как Вестер, вот тогда она сполна отомстит ему и за руку на ее ягодицах, и за тот болезненный щипок.

Юория огляделась, вытирая ставшие ненужными слезы. Она ожидала чего- То, принципиально отличающегося от того чулана, куда ее сначала швырнули по ошибке, но комната оказалась немногим лучше. Больше по размерам, пол был не таким грязным, сладкого смрада крови и специй в воздухе не висело, но в остальном это была дыра дырой. Вместо грязного стола здесь к стене были прибиты скамья и жесткие деревянные сидения, а вместо кровати – подвешен гамак крупного плетения. К его видавшим виды волокнам и прикасаться- То было противно. Юория нашла в углу кучу какого- То тряпья, с отвращением перебрала его. Как ни странно, тонкие одеяла оказались чистыми и ничем не пахли, и она набросила их на сиденья, чтобы не касаться засаленной поверхности отполированного чужими штанами дерева. И села поверх, ожидая.

.

Обед, который ей принесли чуть позднее, Юория без сожаления оставила крысам: никогда черная роза девяти земель не стала бы есть переваренные овощи со склизким мясом непонятного происхождения. И тогда, над этой полной мерзости миской, она все- Таки дала волю рвущемуся наружу отчаянию. Все произошедшее навалилось на нее разом, и Юория завыла от безысходности. Не должна была она оказаться здесь! Не должна! Это было так нечестно!

Юория опустилась на колени и сложила руки в абсолютно чуждом ей молитвенном жесте.

– Дядя, – сказала она в пустоту. – Прошу тебя, забери меня отсюда. Я все сделаю, только приди и забери меня, пожалуйста! Я все поняла. Не оставляй меня здесь.

– Ты что, крышей поехала? – услышала она в ответ знакомый голос Вестера Вертерхарда, но сказанное так не вязалось с его обладателем, что Юории сначала почудилось, будто внезапно взявшийся ниоткуда муж – лишь обман ее воображения. Но когда она обернулась, Вестер и правда стоял в дверном проеме, живой, здоровый и, похоже, в хорошем настроении. Ее молодой муж выглядел не совсем как обычно: его блеклая одежда из тяжелой ткани сменилась тонкой серо- Голубой рубашкой, похожей на ту, что носил моряк, только с рукавами. Длинные русые волосы были убраны почти как у Ренарда.

Вестер не делал попытки помочь ей, и Юория, еще недавно рыдавшая от обиды на судьбу, загорелась возмущением. Уверенная, что Вестера послал дядя ей на помощь, она набросилась на мужа с обвинениями:

– Да как ты смеешь? – выпалила она зло. – Ты забыл, с кем говоришь? А ну на колени и проси прощения! Нет, освободи меня! Там снаружи охранник – у него жетон от моего пояса. Надо его достать. Сделай это. Охранника убей.