– Как, вы здесь! – крикнула г-жа Бош, заметив его. – Да помогите же разнять их!.. Вы-то можете их разнять!

– Ну, уж, нет, спасибо, только не я! – отвечал он спокойно. – Чтобы мне вцепились в глаза, как на-днях, не так ли?… Нет, это не мое дело, у меня своя работа… Да вы не бойтесь! Это им полезно, маленькое кровопускание! Оно освежит их.

Дворничиха сказала, что пойдет за полицией. Но хозяйка прачечной, маленькая женщина деликатного сложения с больными глазами, решительно воспротивилась этому. Она повторила несколько раз:

– Нет, нет, я не хочу, это компрометирует заведение.

Борьба продолжалась на полу. Вдруг Виржини привстала на коленях. Она размахивала вальком и кричала не своим голосом:

– Погоди, собака! Вот я выколочу твое грязное белье.

Жервеза проворно схватила другой валек и замахнулась им, как дубиной. Она тоже хрипела:

– А, тебя нужно выучить!.. Давай твою шкуру, вот я ее выстираю!..

С минуту они простояли на коленях, грозя друг дружке. С растрепанными волосами, с тяжело поднимавшеюся грудью, грязные, опухшие, они следили одна за другой, выжидая, задерживая дыхание. Жервеза первая нанесла удар: ее валек скользнул по плечу Виржини. Затем она бросилась в сторону, чтобы избежать валька, который задел ее за бедро. Тогда удары посыпались один за другим – мерные, тяжелые, как прачки колотят белье. Когда они падали на тело, раздавался звук, напоминавший шлепанье в лохани с водой.

Прачки, столпившиеся вокруг них, уже не смеялись; многие ушли, говоря, что у них просто поджилки трясутся; другие, оставшиеся, с недобрым огнем в глазах, вытягивали шею, находя, что эти две бабы – бедовые. Г-жа Бош увела Клода и Этьенна; их вопли слышались с другого конца прачечной вперемежку со звучными ударами вальков.

Вдруг Жервеза зарычала. Виржини с размаху ударила ее по голой руке, выше локтя; появилась багровая полоса, тело вспухло мгновенно. Тогда она ринулась на свою противницу. Казалось, она решилась убить ее.

– Довольно, довольно! – кричали кругом.

Лицо ее было так страшно, что никто не осмелился к ней подойти. С удесятерившейся силой она схватила Виржини за талию, согнула ее, повалила лицом на пол и, несмотря на сопротивление, задрала ей юбки на голову. Под ними оказались панталоны. Она засунула руку в прореху, разорвала их и обнажила Виржини до талии. Потом, взмахнув вальком, принялась колотить, как колотила когда-то солдатское белье в Плассане, на берегу Виорны. Валек шлепал о мягкое тело с мокрым звуком. При каждом ударе красная полоса появлялась на белой коже.

Снова раздался смех. Но вскоре опять послышались крики: «Довольно, довольно!» Жервеза ничего не слышала, колотила, не переставая. Она не хотела оставить нетронутого места. Со злобным весельем она повторяла песенку прачек:

Pan! pan! Margot au lavoir…
Pan! pan! A coups de battoir…
Pan! pan! Va laver son coeur…
Pan! pan! Tout noir de douleur[3]

И приговаривала:

– Вот для тебя, вот для твоей сестры, вот для Лантье!.. Когда увидишь их, передай им… Слушай, я начну сначала! Вот для Лантье, вот для твоей сестры, вот для тебя!..

Pan! pan! Margot au lavoir…
Pan! pan! A coups de battoir…

Пришлось вырвать Виржини из ее рук. Высокая брюнетка, вся в слезах, багровая, смущенная, убежала, схватив свое белье: она потерпела поражение. Между тем Жервеза поправляла рукав своей куртки и подвязывала юбки. Рука у нее болела, она попросила г-жу Бош помочь ей взвалить белье на плечо. Дворничиха рассказывала о побоище, о своем волнении, предлагала осмотреть ее.

– Не сломано ли у вас что-нибудь… Я слышала удар…

Но Жервеза спешила уйти. Она не слушала соболезнований и поздравлений столпившихся вокруг нее прачек. Нагрузив белье, она пошла к дверям, где ожидали ее ребятишки.