Минут через пятнадцать Илья вошел в кухню, кинул на стол сверток и сел за стол. Его взгляд был устремлен в окно и сосредоточен. Он подпирал рот кулаком и все больше хмурился, раздумывал напряженно и отрешенно, и мне стало понятно, что положение у него, а значит и у меня – не из лучших. Я достала конфитюр из холодильника, вытащила круассаны из пакета и поставила перед ним тарелку. Он повернул голову и замер.

– Что это?

– Овсянка, сэр, – ложка опустилась на салфетку.

– Ты издеваешься? – блеснули сталью его глаза.

– Каша – очень полезный для организма продукт, – улыбнулась едко я и открыла конфитюр, поставив поближе. – Особенно с утра.

Он смотрел на меня со всевозрастающей яростью, но молчал, демонстративно закатал рукава свитера, взял ложку и зацепил кашу. Я уставилась на него во все глаза, подперев голову руками, сидела рядом и действовала на нервы. Ел он, с трудом глотая каждую ложку, но все же ел. Единственное, что не делал – не смотрел в мою сторону. Единственное, о чем жалела я, что манки в его кухне не нашлось, только овсянка. После того как ложка опустилась в пустую тарелку, я встала, забрала пустую тарелку, отнесла в мойку и налила кофе.

– С молоком и без сахара, – донеслось мне.

Рука поставила перед ним чашку. Вторая часть завтрака явно была более приятной для него. Он мазал круассаны маслом и джемом, и продолжал пялиться на меня, благо я стояла у мойки, а не рядом, и хоть как-то отгораживала себя от его карих глаз. Единственное, что занимало мозг сейчас, как поиграть у него на нервах. Светлых идей в голову не приходило.

– Сваришь еще раз, заставлю саму все съесть, – тихо и с угрозой произнес его голос.

– Не нравится – не ешь, я в поварихи не нанималась, – огрызнулась я с большим удовольствием.

– Язык вырву, – ответил он на колкость.

Я разозлилась и, обернувшись, показала язык. Он замолк, а я почувствовала его взгляд затылком.

– Нравится быть красивой даже с утра? – прозвучал неожиданно вопрос.

Эти слова произнесли как-то странно тихо, от чего я чуть не обернулась снова. Смысл был трудно уловим, но подтекст явно имел место. После продолжительной паузы, Илья зашевелился и встал из-за стола, желая продолжить странный монолог. Я замерла, приготовилась к худшему.

– Одевайся, пойдем на прогулку, – твердо приказал мужчина.

Я подняла на него глаза.

– Пусть и другие посмотрят, – схватив меня за подбородок, тихо и неласково произнес он, зло глядя глазами цвета раухтопаза.

Рука резко отпустила, грубовато, с долей пренебрежения, и он отошел. Я нехотя пошла за ним, туфли, пиджак натягивала с неохотой, постоянно вздыхала, мечтая убить его прямо сейчас. Он открыл дверь, пропуская меня вперед, шагнул следом. Лифт встретил своей легкой, ажурной ковкой, тускловатым светом, гулким шумом. Хоть он был стандартным для парижских домов конца восемнадцатого, девятнадцатого веков, мне жутко не хватало места, чтобы делить его с другим человеком, но причина была скорее в том, что я ехала в нем с Ильей. На первом этаже, после небольшого толчка, он остановился и выпустил из своей пасти на волю, что позволило отойти хоть на какое-то приемлемое расстояние от Ильи.

Погода стояла просто волшебная, солнышко грело камень старых зданий, асфальт, жителей города, еще кое-где зеленые деревья на бульварах и в парках. Золото разливалось повсеместно, ничуть не смущаясь того, что уже осень. Дома как картинки пробуждали романтическое настроение и удивляли красотой, сколько я ни старалась отгородиться от прекрасного пейзажа, напоминая, что стоит думать о другом, не могла не пропитаться атмосферой. Париж, даже против желания, влюблял в себя, очаровывал и затягивал все сильнее с присущим только французский столице шармом и легкостью. Народу было много, хотя и не достаточно, чтобы потеряться в толпе. Кафе с плетеными столами и стульями приветливо кивали по дороге, сидевшие мало обращали внимания на прохожих, отовсюду доносилась французская речь, чем-то вроде гула, а мои ноги обивали парижские улицы без какого-либо энтузиазма. Илья шел рядом, скрыв глаза за темными очками, серьезный, сосредоточенный в своих мыслях, сильно нервировал, от чего две маленькие родинки возле каждого уголка его рта подрагивали. Я с каждой секундой убеждалась в бессмысленности этой прогулки для себя, понимала, что попусту теряю время, поддаваясь его желаниям, мотивы которых прятались где-то в его голове, и мне были недоступны.