Михась, как и другие бойцы, тоже оценил ситуацию как тактически благоприятную и, позволив себе самую малость расслабиться, с любопытством всматривался в панораму приближающегося города. Михась повидал и европейские столицы, и индейские поселения, и вряд ли испытал бы волнение при виде очередного скопища зданий и сооружений. Но в Москве, блистающей сотнями больших и малых церковных куполов, в избах и теремах, разбросанных среди зелени садов, в строгой величавости Кремля было что-то настолько родное, русское, органически сочетающееся с окружающим пейзажем, что у него невольно защемило сердце и на душе стало радостно и легко.

– Ну вот и прибыли! Вам – туда, – красавчик указал нагайкой на синюю крышу дома Ропши, видневшуюся среди деревьев обширной усадьбы, окруженной невысоким частоколом.

– Спасибо, благодетель! – подобострастно ответил Разик, и отряды разъехались. Опричники, заняв всю ширину дороги, которая переходила в улицу, вмиг обезлюдевшую, направились к Кремлю. Лешие, сомкнув ряды, широкой рысью без особой опаски двинулись к конечному пункту своего похода: Разик уже разглядел над домом условный сигнал, означающий, что все в порядке.

Распахнулись неказистые, но крепкие ворота, отворенные двумя немощными на вид дедами, каждый из которых мог положить голыми руками пару лихих молодцов. Головной дозор, выпрямившись в седлах, вступил на небольшую, но важную территорию Лесного Стана, отделенную от своих сотнями верст. Легко соскочив с седла так, что при этом не звякнула многочисленная амуниция и оружие, Разик пружинисто взбежал на высокое крыльцо, где в вычурно-неудобной высокой бобровой шапке и длинной шубе, величаво, как и подобает владельцу земель и душ, стоял отец-боярин Ропша, на всякий случай не выходя из роли даже здесь, в своей усадьбе. Разик лихим новомодным жестом вскинул руку к берету, отрапортовал о прибытии. Боярин кивнул, пригласил за собою в терем, жестом руки приказав прибывшему отряду спешиваться и располагаться. Уже там, в палатах, старый лешак обнял Разика, назвав, как это было принято между старшими и младшими, сынком. Затем, усадив прибывшего на широкую дубовую скамью, покрытую потертым бархатом, коротко потребовал:

– Докладывай.

– Маршрут чистый. Одно случайное нападение. Без потерь, – доложил Разик.

– Хорошо. Сейчас я отправлю гонца к основному отряду. Отправлю явно, чтобы видели, коль следят. Твои пусть до ночи отдохнут, а ночью пойдут в караул и секреты. Если и будет нападение, то именно ночью, чтобы устроить в усадьбе ловушку для главных сил. На этот случай, как стемнеет, подготовь тайных гонцов. Мои люди покажут им скрытый выход из усадьбы.

– Есть! Разреши выполнять? – Разик поднялся.

– Погоди, сынок, успеешь. Пока бойцов устроят, расскажи, как там Лесной Стан, – с едва уловимой тоской в голосе попросил Ропша.

Разик сел и, как далекому родственнику, принялся рассказывать старому лешему о Лесном Стане, о друзьях-товарищах, детях и внуках…

Михась, проконтролировав, как бойцы расседлали коней и отвели их в обширные конюшни, рассчитанные на несколько сотен голов, и устроились сами в сарае-блокгаузе за теремом, присел на крылечко, все еще оставаясь, как и положено головному, в полной амуниции и вооружении, ожидая дальнейших приказаний командира отряда, беседовавшего в палатах с боярином. К нему не спеша подошел один из дедов, открывавших ворота, с достоинством опустился на нагретые солнцем, гладко струганные доски ступеней, оперся спиной о резной столбик перил.

– Здорово, батя! – почтительно, но с едва уловимой ноткой превосходства действующего бойца над ветераном поприветствовал его Михась.