. Неучастие Стомонякова в комиссии было, по всей вероятности, обусловлено характером его письма Рыкову и Сталину, в котором он заявлял о нежелании продолжать работу в НКИД. Вопрос об уходе Стомонякова из НКИД был поднят летом 1928 г., и Политбюро приняло решение назначить его торгпредом в Париже и ввести в состав Коллегии НКТорга. 1 ноября Политбюро подтвердило откомандирование Стомонякова в Наркомторг, но 5 ноября отменило это решение[402]. 27 декабря 1928 г. Политбюро признало новое обращение Стомонякова «неправильным по существу и недопустимым по форме, заслуживающим порицания» и обязало его «работать в НКИД». Текст письма Стомонякова или его изложение в изученных материалах отсутствуют. Письмо датировано 21 декабря 1928 г. и направлено руководителям ЦК ВКП(б) и СНК СССР непосредственно после одобрения Политбюро инициативы о предложении Польше и Литве подписать с СССР дополнительный протокол к пакту Келлога (20 декабря 1928). Это обстоятельство, как и некоторые оттенки в переписке Стомонякова с полпредствами, позволяет полагать, что заявление члена Коллегии НКИД о своей отставке было если не вызвано, то связано с его несогласием с решением Политбюро о дополнительном протоколе.

Около 22.30 11 января заведующий 1 Западным отделом Карский сообщил Зелезинскому по телефону, что Литвинов незамедлительно хотел бы с ним увидеться для вручения ответной ноты. Из-за болезни Зелезинский не выходил из дома, и, по договоренности с Литвиновым, Карский в полночь доставил ответ в польскую миссию[403]. Таким образом, к разочарованию польской дипломатии, «этот обширный документ был составлен, размножен и подписан в течение двадцати четырех часов со времени получения польской ноты, ответом на которую он явился», и надежды Варшавы затянуть переписку с Москвой до ратификации Парижского договора американским сенатом потерпели неудачу[404]. Советская нота была выдержана в духе наступательной риторики. При этом в ней акцентировалось намерение СССР предложить всем западным соседям присоединиться к дополнительному протоколу, как только они официально заявят о своем участии в пакте Келлога[405]. Это заявление не означало, что комиссия Политбюро приняла требование Польши о придании протоколу регионального характера. Напротив, ввиду «опасности», что Польша предложит «общие переговоры со всеми нашими соседями о заключении специального пакта Восточной Европы», Наркоминдел дал директиву полпредам в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе «всеми возможными мерами противодействовать успеху подобного польского предложения»[406].

31 января 1929 г.

7. – О Польше (т. Литвинов).

Принять второй вариант предложения НКИД.

Выписки посланы: т. Литвинову.

Протокол № 62 (особый № 60) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 31.1.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Oп.162. Д. 7. Л. 31.

Точных сведений о характере внесенных НКИД предложений не выявлено, их содержание устанавливается исходя из доступных документов. В ноте С. Патека от 19 января 1929 г. и в ходе его последующих встреч с Литвиновым польская сторона настойчиво отстаивала принцип участия балтийских государств и Румынии в предложенном СССР протоколе о досрочном введении в действие пакта Бриана-Келлога. Попытки и.о. наркома форсировать подписание такого протокола между Советским Союзом и Польшей, предложив остальным западным соседям присоединиться к нему несколько позднее, успеха не имели. Польша поспешила пригласить страны Балтии к заключению общего соглашения и поставила Москву перед фактом согласия Эстонии, Латвии и Румынии «участвовать в протоколе, но при непременном участии и одновременном подписании его с Польшей и СССР». Упрекнув Польшу в нелояльности, Литвинов сообщил, что «прежде, чем дать ответ в Москве должны знать, готова ли она к немедленному подписанию протокола в случае принятия этих условий»