В 1864 году в «Современнике» был опубликован очерк К. Губарева «Киргизская степь» [3, с. 361-378]. Свой очерк русский ученый посвятил Ч.Ч. Валиханову.

Очеркист сочувственно описывал каторжный труд казахских рабочих на соляных промыслах, отмечал классовые противоречия в кочевых аулах и, в частности, верно отмечал существенное отличие казахов в отношении к религии ислама от других азиатских народов.

Очерк Губарева является плодом знакомства автора с жизнью и положением казахов в окрестностях Омска, Корякова, Баян-Аула, Каркаралинска и других регионов Казахстана.

Ценность произведения К. Губарева заключается не только в описании природы различных уголков Казахстана, что, кстати, и до него делали многие русские исследователи, а определяется той объективной характеристикой тяжелого положения казахских трудящихся на соляных промыслах и медных рудниках, которое до него не являлось предметом изучения и публикации в русской печати.

На К. Губарева тяжелое впечатление произвело положение казахов на соляных промыслах вблизи Корякова. В знойный полдень, когда солнечные лучи, отражаясь от зеркально-блестящей поверхности соляного озера, ослепляли глаза и беспощадно жгли все тело, казахские рабочие ценою неимоверных мучений добывали соль, за которую получали буквально гроши… Автор указывает, что «кишащие как в муравейнике» казахи выламывают ломами соль и затем выбрасывают лопатами на поверхность. При этом многие рабочие трудились «совершенно голые» или «в одних сорочках». И неудивительно, что у «многих на теле красные пятна», разъеденные солью язвы, «кожа сморщена и покрыта как бы слоем соли, лица напряженные», и все работающие показались автору «седыми…» [3, с. 362].

Не только сами казахи, занятые на изнурительной работе по добыче соли, но даже их лошаденки «тощие, почти без шерсти, с облезшей от соляной воды…» и верблюды тоже наполовину лысые, с шершавыми клочками шерсти на груди» носили на себе печать крайней нищеты и тяжелого труда. Вся эта тяжелая атмосфера подневольного труда создавала впечатление «дикой гармонии», которая «оглушала» и отталкивала стороннего наблюдателя… [3, с. 368].

Не менее тяжелые условия для рабочих были созданы и на медеплавильном заводе и свинцово-цинковых рудниках капиталиста Попова. Ознакомившись с заводом и рудниками, автор убедился, что условия труда везде одинаково тяжелы для рабочих; эти предприятия были оборудованы крайне примитивно, да и сами руководители не имели почти никаких технических навыков по разработке руд и плавке меди. Тем не менее, администрация жестоко эксплуатировала рабочих, особенно казахов, с «которыми большей частью обращались не совсем добросовестно» [3, с. 372].

Остановившись на административном устройстве в казахской степи,

К. Губарев критически оценивает деятельность правителей-султанов, которые, борясь за власть в роде и за чины от русской администрации, вовлекают в постоянные междоусобицы простой народ.

Казахская аристократическая верхушка по-своему воспринимала некоторые стороны русской культуры, подражая зачастую светским манерам русских дворян. Так, один из султанов в Баян-Аульском округе любил носить офицерский мундир, французские перчатки и даже танцевал на званых обедах. При этом, стремясь подчеркнуть важность своей особы, султан, как правило, приходил с опозданием на вечера и объяснял это тем, что «порядочные люди» не «показываются раньше»…

Касаясь взаимоотношений между коренными жителями и переселенцами-казаками, К. Губарев удивляется, что представители казачьей верхушки материально благоденствуют, хотя «хозяйством не обзаводятся» и «как птицы небесные не сеют, не жнут, но бывают сыты». Царские чиновники и казачья верхушка действительно были «сыты» за счет угнетения казахского населения, постоянных насилий над народом, за счет грабительских поборов. Однако автор не увидел классовой сущности во взаимоотношениях между царской администрацией и трудящимися казахами, а попытался объяснить их отсутствием… достаточной культуры, образования у царских чиновников и представителей казачьей верхушки.