– Хрюшку? – тихо переспросила она. Он прищурился, затем похлопал глазами, несколько секунд всматриваясь в ее лицо, а после неожиданно прыснул от смеха.

– Блин, ты такая смешная.

Подобная реакция окончательно выбила ее из колеи. Да что с ним такое?! Что смешного? Валя очень сильно смутилась, нахмурилась и опустила взгляд в пол, пытаясь понять, что смешного она сказала, и стоило ли вообще обращать внимание на слова такого странного человека.

– Не обижайся, я ничего плохого не имел в виду, – все еще улыбаясь, сказал он, заметив обиду в ее взгляде. – Просто… ты смешно произнесла это.

– Хрюшку?

– Да-да! – он снова расхохотался. – Скажи еще раз!

– Хрюш-ку… – уже намного тише произнесла она, чувствуя себя полной дурой. Чудак снова рассмеялся.

– Давай еще разок!

Валя отвернулась. Что за ерунду они вытворяют?

– Ну, давай, не будь занудой. А! – он опомнился. – Ты же и есть Зануда…

Она едва заметно нахмурилась. Ее совершенно не должны были задеть такие слова, просто на долю секунды стало не по себе. И он заметил это.

– Брось, прозвища всегда были и будут, и, увы, их придумываешь не сам, их выбирают за тебя без права голоса, – покивал он головой, поджав губы. – Вот я уже с детства для всех Паштоха. Потому что много ПАШТОкал вместо того, чтобы ПОЧЕМУшничать. Сейчас уже не ПАШТОкаю, а все равно остался Паштохой. Так что привыкай уже сейчас откликаться на Зануду. Твое имя уже навряд ли вспомнят…

Последнее предложение он протянул чуть с другой интонацией, подперев щеку рукой и направив свой странный сонно-пронзительный взгляд куда-то вдаль. Вале показалось, что ему стало грустно.

– К-как твое имя? – вдруг спросила она, почти беззвучно, слегка заикаясь. Возможно, где-то далеко внутри, в самом укромном уголке души в ней проснулись жалость и понимание: в прошлом классе, где она проучилась десять лет, никто не интересовался задумчивой, молчаливой девочкой. Десять лет она так и просидела в одиночестве за первой партой у самого окна, и если с ней заговаривали (что тоже было довольно редко), то лишь из-за учебы. Сама идти на контакт она поначалу стеснялась, а затем решила, что ей это просто не нужно. И ее действительно это не сильно волновало, но в том самом укромном уголке души одиноко скреблась тоска. Теперь она неожиданно дала знать о себе.

Однако Паштоха не оценил ее приступа жалости и рассмеялся.

– Если ты подумала, что мне грустно или вроде того, то не переживай, меня это совсем не волнует.

В следующую секунду прозвенел звонок на урок. «Наконец-то», – подумала Зануда, едва заметно вздохнув. Елена Петровна отвлеклась от своих расчетов, встала из-за учительского стола и направилась к двери, чтобы закрыть ее. Сафронов Дима так и не пришел к началу урока.

Однако он забежал под самый конец, весь сонный и немного запыхавшийся.

– Простите за опоздание. Можно? – улыбка, что расцвела на его лице, была настолько яркой и непринужденной, словно он не только не чувствовал стыда за свое опоздание, а, напротив, считал, что поступил как нельзя лучше.

– Ну, заходи, – совершенно спокойно, даже с толикой теплоты произнесла Елена Петровна. – Я уже думала, что не увижу тебя сегодня, но ты постарался.

– Я тоже рад вас видеть, – он забежал в класс, помахал всем присутствующим, пожал руки впереди сидящим парням, бросил беглый вопросительный взгляд на Валю и сел на свое место, за третью парту второго ряда, в самый центр класса. Елена Петровна, улыбаясь, покачала головой. Поднялось бурчание, большинство стало что-то говорить опоздавшему однокласснику, и это заставило ее слегка повысить голос.

– Так! Скоро звонок, успеете наговориться на перемене, а сейчас решаем.