— А мне борщ и стейк с салатом, — коротко добавляет, захлопывает меню и кладёт его на край стола.

— Пить что будете? — широко улыбается брюнетка.

— Мне кофе, девушке стакан воды, — сухо отвечает и, скрестив руки над столом, смотрит на меня.

Официантка испарилась, а я так и сижу с застывшим выражением лица и пялюсь на Белова.

— Вижу вопрос в твоих глазах, — произносит серьёзным тоном. — У меня бабушка была диабетиком, — отвечает на так и не заданный мною вопрос.

— Тогда ясно, — говорю, прочистив горло, и принимаюсь гладить стол от неловкости.

— Как давно? — спрашивает, заставляя поднять взгляд на него.

— Полтора года, — смущённо отворачиваюсь.

Не люблю говорить о своей болезни ни с кем. Неприятно отвечать на любые вопросы, касающиеся этой темы.

— Какие причины? — не унимается следователь.

— Нарушение обменных процессов, но возможно и генетическая предрасположенность, — пожимаю плечами, внезапно осознавая, что с ним не так уж и неприятно обсуждать это.

— Возможно? — прищуривается Белов.

— Да, возможно, — киваю я. — Точно не известно.

— Родители…

— Их нет, — резким тоном прерываю его. — Я не знаю, кто мои родители, — добавляю, чтобы избежать новых вопросов.

— Ясно, — поджимает губы следователь-зануда. — Найти их не пыталась?..

— Почему ты меня сюда привёл? — меняю тему, не имея никакого желания говорить о своём генеалогическом древе.

— Ты весь день шляешься непонятно где…

— В камере сто пятого участка, — усмехаюсь, напоминая, что он сам меня там закрыл.

— А мне известно, что диабетики должны питаться регулярно, — делает вид, что не услышал меня. — Уже почти вечер, — проговаривает, сверившись с часами на запястье. — Хоть что-то ела сегодня? — вопрос звучит ровным тоном, и я не могу понять — это забота, или интерес исключительно из-за вида его деятельности.

«С чего совершенно чужому человеку проявлять к тебе заботу, Варя?» — усмехается надо мной здравый смысл.

Ну, зачем-то же он привёз меня сюда, разве это не забота?

— Завтракала, — отвечаю.

— Хорошо, а то свалишься без сознания, а мне за это отвечать, — холодно бросает и откидывается на спинку стула.

Так вот оно что, переживает, что его к ответственности привлекут. А ты, Варенька, уже придумываешь всякое. Никому нет до тебя дела, кроме твоих друзей.

— Ваш заказ, — раздаётся сверху, и брюнетка-официантка ставит перед Беловым тарелку борща, всё так же улыбаясь. Интересно, у неё рот не болит столько лыбиться?!

Обратив своё драгоценное внимание и на меня, она быстро ставит миску с супом передо мной, и в очередной раз улыбнувшись следователю, уходит виляя бёдрами, обтянутыми чёрной юбкой.

— Шею свернёте, товарищ милиционер, — усмехаюсь, замечая, как Белов смотрит вслед девушке.

— Переживаешь? — спрашивает, схватив со стола ложку.

— Конечно, — заявляю. — Свалитесь лицом в тарелку, придёт полиция, вопросы-допросы, свидетелем ещё запишут, потом таскайся по участкам и объяснения давай. Мне это надо?! — серьёзным тоном отвечаю.

— Заноза ты, Комарова, — качает головой мужчина и принимается за еду. — Ешь давай, мне тебя ещё допрашивать, — кивает на мою тарелку.

— А нельзя совместить приятное с полезным? — глазками хлопаю.

— Нельзя, Комарова, — цокает языком, едва головой мотнув.

— Мне всё равно нечего вам сказать, — пожимаю плечами, словно мне всё равно.

На деле это не так, я встала ни свет ни заря, поплелась на другой конец города в мороз и почти весь день мотаюсь. Мне уже домой хочется, тёплую ванну принять, фотографии разобрать и под одеяло спрятаться.

— Я так не думаю, — не соглашается со мной, точнее не верит. — Оказаться на месте преступления один раз — возможно случайность. Но явиться туда во второй раз, как только тебя из полицейского участка выпустили — это уже не просто так.