Нет, правила позволяют ему сесть и так. Он гость этого заведения, заплативший за вход. Но он слишком воспитан, чтобы пользоваться этой привилегией.

С того дня, как бордель открыли после «выходных», он приходит каждый вечер. И не отходит от меня, пока, в своём обычном вечернем состоянии: задолбана, но не сломлена, я не покидаю залу.

И задолбана вовсе не его настойчивыми ухаживаниями. К вечеру я уже возвращаюсь в заведение почти без сил. Всю неделю я пытаюсь попасть в королевский замок — невозможно, пробую найти работу — бесполезно, ищу друзей — напрасно, потому что все они, даже феи — в королевском замке, в который попасть... смотри пункт один.

Можно сказать, я каждый день зря сбиваю до мозолей ноги и хожу пешком, чтобы экономить деньги, что так стремительно тают. После покупки тёплой одежды, обуви, платьев да всяких необходимых мелочей, их осталось всего ничего.

Столица оказалась дорогой огромной и неприветливой. Работы нет. Погода всё холодней. Замок недосягаем. И, кажется, я упустила свой единственный шанс поговорить с Георгом, когда трусливо сбежала от него в Мёртвом лесу.

Казённый дом, еда да вот эти весёлые вечера — пока всё, что у меня есть.

Да ещё господин Брин.

Честно говоря, его общество приятно. Не мне, а вообще. Он обворожительно умён, щедр, галантен. От него всегда вкусно пахнет. Но каждый день я жду, когда же его терпение лопнет. Он, наконец, наиграется в эту игру: кто кого переупрямит. И смирится с тем, что я не набиваю себе цену. И моё «нет» значит «нет», а не «возможно, когда-нибудь и если вы будете достаточно настойчивы».

— Конечно, мухлюют, — принимаю я бокал. — В этом же весь смысл. Руру встаёт так, чтобы Пассиона видела её отражение в окне, а полученные деньги они потом делят.

— А сколько стоит ваш поцелуй? — даже не смотрит на меня Брин, делая вид, что наблюдает как Конни, подавив рвотный позыв и стараясь не коснуться омерзительно напомаженных усиков, вытягивает губы трубочкой, чтобы господин Макрю обмусолился её пурпурной помадой.

— Простите… — делаю я многозначительную паузу, означающую, что я не знаю, как к нему обратиться.

— Марк, — напоминает он, сдержав улыбку.

— Все время забываю ваше имя, — наоборот, довольно улыбаюсь я. Такая у нас с ним игра. В мой склероз, вернее, в девичье легкомыслие. — Это напрасная трата денег, Марк. В щёчку я поцелую вас и так, подставляйте.

— А настоящий поцелуй?

— Его нельзя купить, господин…

— Брин, — улыбается он.

— Вы пошли по неправильному пути. И вообще я с незнакомцами не целуюсь.

— Это жест отчаяния, дорогая Лола, — отпивает он шампанское и ставит фужер из тонкого стекла на столик. — За эту неделю я испробовал всё. Исчерпал весь запас своего красноречия. Опустошил запасы шоколада в ближайшей кондитерской. Скупил все розы на милю вокруг. А вы даже имя моё не запомнили.

— Кажется, я запомнила, — делаю я крошечный глоток из своего бокала, растягивая удовольствие, ведь бесплатный он у меня только один. — Морган?

Брин откидывается к спинке, смеясь, и поворачивает ко мне голову.

— Вы разбиваете мне сердце и заставляете смеяться. Я даже не знаю, как описать свои ощущения. И больно, и сладко одновременно.

— Не нужно описывать. Ведь именно за этим вы сюда и приходите — чувствовать. Но за то, что Конни, объевшись вашего шоколада, покрылась прыщами, я, пожалуй, приглашу вас на танец, мистер Брук. Вы принимаете моё приглашение?

— Несомненно, прекрасная белокурая Лола, — оживляется он.

— Ну что ж, у вас был шанс отказаться, — встаю я и отправляюсь к роялю.

После недолгих переговоров с Алиль, девушкой с формами черенка от лопаты, что такая же длинная ровная и без единого сучка, но с идеальным слухом, я вывожу моего настойчивого ухажёра в центр комнаты.