Он отпускает меня, а я сгибаюсь пополам и прижимаю ладони к месту удара, стараясь выровнять резко сбившееся дыхание.

Как же, блин, больно.

Церберы убираются из моей квартиры, я еле доползаю до двери и закрываюсь на все замки, оставляя ключи в внутри скважины, чтобы точно нельзя было открыть с другой стороны. Нахожу в морозилке лёд, заворачиваю в полотенце и прикладываю к боку. Понятия не имею, что вообще нужно делать в таких ситуациях, но холод хотя бы отвлекает от ноющих ощущений.

Следующий час я трачу на то, чтобы перерыть всю квартиру. Нахожу договор с какой-то финансовой организацией по займам. Сумма в сто пятьдесят тысяч приводит меня в шок.

Это что, нахрен, за проценты такие?

Полгода назад. Полгода! Отец брал в долг сто восемьдесят дней назад, за это время сумма увеличилась больше, чем в десять раз. Совсем нечеловеческие условия.

В отчаянии скатываюсь на грязный линолеум, продолжая вчитываться в условия этой, судя по всему, шарашкиной конторы. По схеме расчета процентов все сходится, подпись действительно очень похожа на отцовскую – у него там много сложных закорючек. Пункт о родственниках тоже имеется. На первый взгляд всё легально, но все же понимают, что такие фирмы с быстрыми займами просто дурят людей.

О продуктах, которые остались на улице, вспоминаю только ближе к вечеру – мне кажется, пакет исчез в первые же десять минут. Всё это время я приводила квартиру в приличное состояние, используя какую-то видавшую жизнь простынь вместо тряпок.

Что делают нормальные люди, когда их припирают к стене в собственной – ну, почти – квартире и угрожают расправой? Правильно, идут в полицию. Я же туда бегу с утра пораньше на следующий день, перехватив по пути булку с творогом в магазине, потому что со вчерашнего утра у меня в животе ничего не было и желудок, бедненький, уже прилип к позвоночнику.

У входа в участок дожевываю остатки так, видимо, усердно, что мне даже предлагают бутылку с водой, чтобы выпечка мне комом в горле не встала.

– Спасибо, но я пока всухомятку. Так сытнее, – мило улыбаюсь молодому парню в форме, выбрасываю обертку в урну и пытаюсь открыть тяжелую массивную дверь на потеху окружающим.

Помогли бы хоть. Ещё мужчинами зовутся.

В конечном итоге меня всё-таки пропускает один только подоспевший. Зайти в полицейский участок – дело не хитрое. Другой вопрос: что мне делать дальше?

Разглядываю на стенде нарисованные портреты с пометкой «разыскиваются». Откровенно говоря, я вообще не уверена, что по ним можно кого-то поймать. Ну совершенно же ничего не понятно. Тут, вон, один  честный государственный служащий за тумбой сразу под четыре изображения попадает.

Кажется, мне всё-таки к нему.

– Вы не поможете мне? Куда я могу обратиться, чтобы написать заявление? Мне очень надо, – наиграно растерянно хлопаю ресницы и прикусываю нижнюю губу, пытаясь сойти за милую девочку, которую срочно нужно выручить. Без тебя, героя, она никак не справится.

– Направо и до конца. Последняя дверь справа, – в ответ мне только бросают уж слишком грубо. Совершенно непрошибаемый тип.

Топчусь у двери около минуты и, наконец, нажимаю на ручку, резко толкнув дверь от себя.

– Кому, блять, руки оторвать? Стучаться в детстве не научили?

Ой. Кажется, я нечаянно зарядила кому-то этой дверью прямо по носу. Осторожно перемещаюсь в кабинет из коридора и внимательно разглядываю высокого мужчину, который пытается остановить кровь – последствия близкого знакомства с куском фанеры.

– Романыч, ты как? – ещё один мужской голос.

Я и не заметила, что в кабинете есть кто-то ещё. Пострадавшему дают пачку бумажных платочков и усаживают на ближайший стул.