Когда вы понимаете, что не в силах двигаться ни вперед, ни назад, когда чувствуете, что не в состоянии ни стоять, ни сидеть, ни лежать, когда ваши дети умерли от недоедания, а родителей отправили в богадельню или в газовую камеру, когда вам ясно, что вы не можете ни продолжать, ни перестать творить, когда все корабли сожжены, остается выбирать: либо уверовать в чудеса, либо замереть, как колибри. Чудо заключается в том, что сладкий мед всегда рядом, он прямо у вас под носом, только вы слишком озабочены его поисками, чтобы разглядеть его. Худшее – отнюдь не смерть; худшее – слепота, неумение видеть самоочевидное: то, что все связанное с жизнью по природе чудесно.

Конформизм – привычный язык общества; язык же творческой индивидуальности – свобода. Жизнь пребудет адом, пока люди, составляющие мир, отворачиваются от реальности. Тщетно метаться из одной идеологии в другую; каждый из нас неповторим и уникален и должен восприниматься как таковой. Самое меньшее, что мы можем сказать о себе, – это то, что мы американцы, французы или еще кто-нибудь. Прежде всего мы – люди, отличные друг от друга и призванные сосуществовать друг с другом, вариться в общем котле. Творческие натуры – оплодотворители бытия; они – те ламедвовники[66], которые удерживают мир от распада. Отверзните от них слух свой, заглушите их голоса, и общество превратится в скопище роботов.

Ведь в том, что мы упорно отказываемся замечать, в том, чего мы не слышим и во что отказываемся вслушаться, будь оно бредом, посягательством на основы или кощунством, могут таиться жемчужные зерна того, что нам жизненно необходимо. Даже слабоумному есть что нам поведать. Может быть, я один из таких слабоумных. Но я скажу то, что думаю.

Да, впереди еще долгий, долгий путь до Типперери, и, как замечает Фриц фон Унру[67], «цель еще не видна».

Генри Миллер

16 февраля 1962 г.

Калифорния

Прогуливаясь по шоссе с Уокером Уинслоу после окончания рабочего дня, мы часто ловили себя на мысли, что постоянно крутимся вокруг одной и той же темы – удивительной простоты и действенности человеческой взаимопомощи. Как бывший член общества анонимных алкоголиков, Уокер имел широкие возможности наблюдать, какие потрясающие результаты дает элементарное чувство солидарности. Если алкоголик, считающий себя беспомощным и пропащим, мог обрести утешение, просто общаясь с себе подобными, как насчет других страдальцев, наркоманов, других жертв общества? (Каковые составляют подавляющее большинство человечества.) Разве все мы не плывем в одной и той же лодке? Кто из нас может утверждать, что является хозяином своей судьбы? О скольких своих друзьях или знакомых мы можем сказать: «Это свободный человек!» или даже «Это самодостаточный человек!»?

Наши соображения на этот счет я мог бы резюмировать следующим образом. Предположим, что мы причисляем себя не к какой-то организации, а к древнему нерушимому сообществу – единственному, какому можно хранить подлинную верность, – человечеству. Допустим, что, сталкиваясь с порицанием и недоверием или осуждением и наказанием, с отступлениями или отклонениями от нормы, мы относимся к ним с симпатией и пониманием, стремимся помочь ближнему, а не защитить самих себя. Допустим, наше ощущение защищенности зиждется исключительно на уверенности во взаимопомощи. Допустим, что нам удалось отбросить сеть витиеватых законов, безнадежно опутавших нас, и заменить ее неписаным законом, гласящим, что ни один крик отчаяния, ни один призыв о помощи не останется без внимания. Разве инстинкт помочь друг другу не столь же силен, а по сути, должен быть сильнее внутреннего побуждения осудить? Разве мы не страдаем оттого, что подчас пренебрегаем этим инстинктом, от его узурпации государством и разного рода благотворительными организациями? Короче, если бы мы верили, что, в сколь плачевное положение ни попали бы, каковы бы ни были на то причины, стоит лишь заявить о нем и нас поддержат, – разве не улетучились бы тотчас многие досаждающие нам болезни? Разве все мы не жертвы терзающих нас страхов и беспокойств именно из-за недостатка доверия друг к другу? И хуже – оттого, что нам не хватает мозгов признать: найдется кто-то и посильнее, и помудрее тебя самого.