– Извините, мистер Стейвли. Я недостаточно полно ответил на ваш вопрос. Разрешите сделать еще одну попытку. Вы утверждаете, что свобода есть добродетель, но я не тороплюсь согласиться с вашим мнением. Позвольте объяснить почему. Начнем с того, что, как я уже ранее заметил, понятие «свобода» нуждается в определении. Если под свободой понимать отсутствие внешних препятствий, тогда человека, обладающего такой свободой, можно назвать счастливым, но можно ли назвать его добродетельным? С другой стороны, если понимать свободу как самодисциплину, как власть над эгоистическими желаниями, тогда свободного человека можно назвать одновременно и добродетельным. И не будем забывать, что наиболее утонченные концепции свободы способны в то же время играть на руку опаснейшим тенденциям в политике. Такого рода теории могут использоваться для оправдания тирании отдельных личностей, возомнивших себя просвещенными. Но вы, мистер Стейвли, подразумевали, я не сомневаюсь, именно ту свободу, которую проповедовали великие либеральные демократы прошлого столетия, то есть политическую свободу, отсутствие тирании. Она есть условие добродетели, и стремление к этому – есть добродетель. Но свобода сама по себе не добродетель. Назвать простое отсутствие ограничений, простую расправу над схемами и насмешку над условностями добродетелью – это обыкновеннейший романтизм.

– И чем же плох романтизм? – не собирался сдаваться Стейвли. – Кстати, давайте определимся с понятием «романтизм», раз вы так любите определения.

– А любовь, не есть ли именно она главная добродетель? – спросила, повернувшись к Стейвли, одна из слушательниц. – Или вы, мистер Стейвли, полагаете, что Новый Завет уже устарел?

«Опять ничего не получилось», – подумал Мор. Он чувствовал себя как наездник, надеявшийся, что со второго раза лошадь возьмет препятствие, но она вновь остановилась перед барьером. Он очень устал, и слова давались ему с трудом. И все же он не собирался сдаваться.

– Ну хорошо, оставим романтизм и начнем рассуждать последовательно. Для начала рассмотрим…

– Увы, пришло время закрывать нашу плодотворную дискуссию, – вмешался Тим Берк.

«А, черт! – мысленно выругался Мор. – Закрывает лекцию раньше времени, чтобы поговорить со мной». Мор сел. Последнее слово, он чувствовал, осталось не за ним. Покачивая головой, Стейвли говорил что-то вполголоса своему соседу.

Тим Берк встал и подался всем корпусом вперед – поза, свойственная закаленным, профессиональным ораторам. Но Мор ведь знал, насколько Тим робеет перед аудиторией.

– Друзья мои, – произнес Тим, – мне жаль прерывать ваш интереснейший ученый спор, но время, как говорится, поджимает. И мистер Мор, я уверен, не обидится, если я сейчас предложу всем вам переместиться на краткий миг в ресторанчик, здесь, по соседству, где мудрыми словами нашего лектора можно будет насладиться вместе с пинтой горького пива. Можно ли заканчивать лекцию раньше времени? Этот вопрос в свое время мы обсудили с руководством марсингтонского отделения ВОК и получили, что случается крайне редко, полное одобрение.

– И таким образом, – раскачиваясь на каблуках, продолжал Тим, – отметим завершение еще одного цикла полезнейших лекций, читаемых мистером Мором. Лекций, из которых, я могу смело сказать, мы все без исключения почерпнули много полезного. И содержание которых, я уверен, даст нам пищу для размышлений в период каникул, после чего, осенью, мы снова здесь соберемся. И дерзну предположить, что к тому времени мистер Мор согласится, мы все на это надеемся, занять другой, более высокий пост, на который, по мнению марсингтонцев, имеет полное право. Но на эту деликатную тему я не скажу больше ни слова. А теперь, друзья, поблагодарим мистера Мора, как это принято.