Нэтт никогда не рассказывал ему о том времени, которое провёл в больнице. Да и неинтересно было мальчишке Грегори слушать об этом. А сейчас ему даже стало жаль Нэтта. Наверное, Бёрнс никогда до конца не понимал, через что тот прошёл, прежде чем они встретились в этом маленьком городке. Столько лет Аррен шёл через войну, а потом оказался изломанным калекой в богом забытом месте. Только сейчас, спустя столько лет, собирая, домысливая эти короткие сумбурные записи, Грегори начинал понимать, что мечты о Замке из Стекла – лишь щит, которым прикрывался Нэтт. Без этого щита его дорога была бы гораздо короче. Но звания сумасшедшего Аррен точно не заслуживал.

Бёрнс пролистнул стопку бумаг, отмерив, что прочёл лишь половину. Он уже признался себе, что спать этой ночью не будет. Поднялся из-за стола и осторожно, чтобы не шуметь, прошёл в спальню. Мэри мирно спала, подтянув одеяло к подбородку. Грегори склонился к ней, убрав непослушную прядку волос с её лица, и очень мягко коснулся губами виска. Его невеста что-то мило промурлыкала во сне. Мужчина улыбнулся ей в ответ. Эта девушка была его настоящим и будущим. И он меньше всего хотел касаться сейчас своего прошлого. Но теперь, единожды открыв дневник Аррена, Грегори не мог отступить от него, пока не доведёт эту историю до конца.

Мужчина тихо поднялся и вернулся в свой кабинет.

В ту ночь опять был кошмар. Стоило мне закрыть глаза, как я вновь провалился в пустоту. Сначала ты не боишься её. В первый момент она даже приносит тебе облегчение. Здесь ведь ничего нет – даже боли. Всё остаётся где-то очень далеко. И ты думаешь, что заплатить отсутствием света и радости за исчезновение страстей и страданий – это хорошая сделка. Так начинался абсолютно каждый кошмар – начинался с удовольствия.

Но пустота, словно змея, обвивает тебя всё крепче. Ты осознаёшь, что она начинает даже вползать в тебя. Ты сам становишься пуст, бездумен, бездушен. И это не проходит. Никто не будит тебя, ты не просыпаешься. И начинает казаться, что пустота навсегда. Сначала это тревога, потом страх, а затем непременно паника. Ты кричишь, но не слышишь собственного голоса. Ты машешь руками, но ничего не чувствуешь. Ты пытаешься бежать, но ноги не находят тверди. В какой-то момент ты начинаешь сомневаться: существуешь ли ты сам? А существовал ли вообще когда-то? Ты можешь плакать, смеяться, кричать – ничего не происходит. Ты не влияешь ни на что. От тебя ничего не зависит. Ты не в силах ничего изменить. И вся твоя прошлая жизнь – все твои эмоции, страдания, воспоминания – кажется лишь сумрачным, бесконечно далёким наваждением. И ты затихаешь. Силы есть – они никуда не делись, но ты понимаешь собственную бессмысленность.

Так было и сейчас. Всё повторялось в очередной раз. Но потом был крик. Не мой. Вообще не похожий на крик человека. Пронзительный и звонкий, словно крик хищной птицы. Сначала далёкий, но стремительно приближающийся, пока от него не заложило уши до боли.

А потом был удар. Лишь несколько долгих мгновений спустя я осознал, что и сам кричу. «Птица» вцепилась в мою спину когтями. Её огромные крылья били меня по плечам, по голове. Я не видел её в темноте, но я понимал, что она так же напугана пустотой, как и я. Лишь неведомым образом мы столкнулись с ней в этом бесконечном, бессветном океане. Я пытался развернуться, я пытался схватить её своими руками, чтобы прекратить нещадные удары. Но это существо было абсолютно безумно. «Птица» рвала мою спину, впиваясь острыми длинными когтями, не желая отпускать ни на секунду.

Я почувствовал и другое прикосновение – чья-то маленькая узкая ладонь крепко держала меня за плечо. Я догадался, что кто-то меня будил. Но «птица» не желала отпускать. Я взмолился, чтобы неведомая рука не сдавалась, чтобы разбудила меня уже наконец. Я почувствовал себя безвольной игрушкой, которую тянут в разные стороны два упрямых ребёнка. А потом один из них упустил меня, а второй выкинул на свою сторону по инерции…