– Необыкновенного пюре у нас нет, – хладнокровно отрезала она. – А это не тефтели, а жеже-дорба!

– Не нужно мне пюре, принесите креопата! – требовала я, хотя мало себе представляла, как на самом деле выглядит этот самый креопат и что это вообще такое. – И чтобы он обязательно был тунгусским! Знаете, я в этом хорошо разбираюсь. С завязанными глазами могу отличить тунгусского креопата от нетунгусского.

– Может, вам у нас стоит поработать? – официантка окинула меня презрительным взглядом, вздохнула и, проронив загадочное слово «провинциалы», удалилась, гордо виляя щуплым задом.

Моему кавалеру не повезло еще больше. На его тарелке красовалось несколько длинных макаронин явно отечественного производства, обильно политых томатным соусом и прикрытых сверху вялым листиком салата.

– Что ж, давайте есть, – нашелся мой жених и уверенно взялся за вилку и высокую итальянскую кухню.

Кушать мне отчего-то расхотелось. Поход в ресторан начал утомлять и раздражать меня. Все-таки я представляла себе все несколько иначе.

– А чем больна ваша мама? – спросила я, совершив попытку переключить свое внимание с ужасного вида пищи на интересующий меня разговор.

– Рак легких, – не отвлекаясь от еды, поведал жених. – Раньше она много курила. Недавно ей сделали операцию, но начались осложнения. У нее даже шов не заживает.

– Как же ее выписали из больницы?

– Брат постарался. В больнице он договорился, а у себя дома целый медицинский кабинет оборудовал, приходящего врача пригласил и нанял сиделку. Но маме все равно становится хуже.

– У меня есть несколько знакомых – хороших врачей, – сказала я. – Могу позвонить им и попросить осмотреть вашу маму.

При этих словах мой жених чуть сам на тот свет не отправился. Макароны словно застряли у него в горле. Он смотрел на меня с неприкрытым ужасом в широко распахнутых глазах.

– Спасибо, не надо, – выдавил он, наконец, из себя ответ. – Ни в коем случае, ее нельзя беспокоить. Нас строго предупредили на этот счет. Рядом должны находиться только лечащий врач, к которому она привыкла, и самые близкие родственники.

– Ну, не надо, так не надо, – обиделась я.

Подумаешь, барин нашелся. Ему и так навстречу идут, а он тут еще норов свой показывает. Я настолько обиделась, что весь наш дальнейший разговор свелся к обмену сухими, полуофициальными фразами. Мы еще раз обговорили условия моего контракта: я выдаю себя за его супругу, и приезжаю на день навестить умирающую свекровь. Знакомлюсь с братом, и убеждаю его в том, что у нас с семейной жизнью полный порядок. Затем получаю свои деньги и уезжаю. За работу жених предложил мне тысячу долларов, но я зачем-то заартачилась, заявив, что за такие хлопоты мне и половины хватит.

– И все-таки меня терзают сомнения, – сказала я, когда мы в сотый раз повторили основные условия. – Вдруг ваш брат заметит, что его надувают. И мне будет неловко, и вам ничего хорошего это не принесет, вы же сами говорили.

– Но если вы откажетесь, будет еще хуже, – привычно взвыл мужик, и я испугалась, что он вновь падет на колени. – Подумайте, своим согласием вы можете восстановить благополучие и равновесие в нашей семье, но отказом можете все окончательно разрушить.

Я задумчиво пережевывала креопата, и думала о том, как ловко мужик сумел меня подловить. Тонкий психолог, а говорил, что с женщинами у него проблемы. Вон ведь перед каким выбором меня поставил. Или соглашайся и заработай деньги, или откажись и разрушь семью. Знает, подлец, женские слабости. Ни одно женское сердце не останется черствым, когда речь идет о семейных переживаниях.

– Хорошо, я даю вам предварительное согласие, но окончательный ответ будет только завтра. Мне надо посоветоваться с дочерью.