– Конечно же, я сволочь, и ты даже не представляешь какая! – С этими словами он повернулся и вышел из темного помещения, служившего Красильникову тюрьмой.

Заурбек блефовал, он уже знал, что дом Красильникова оцеплен и выкрасть семью Егора не стоит и пытаться, разве что убить, да и то, если это возможно, так только ценой гибели кого-то из своей агентуры. Но вот привести обещанные Егору фотографии вполне в его силах.

Куратор хорошо изучил психологический портрет Егора и был уверен, что сломить его будет не так-то просто. Именно поэтому Куратор, он же Кондрат Евсеев, вместо того чтобы вывезти семью Красильникова в безопасное место, не сделал в этом направлении ни единого шага. Он надеялся, что боевикам потребуются дополнительные меры воздействия на мужественного ученого. Надеялся и, пребывая в надежде, оцепил дом, в котором проживала семья Красильникова, тройным кольцом оперативников. Одни день и ночь сидели в машинах, другие расположились в квартирах соседних зданий, третьи дежурили на улице. Они ждали мобильную, компактную (два-три человека), хорошо экипированную группу боевиков на одной-двух машинах. Кондрат Евсеев рассчитывал захватить террористов и получить от них хоть какую-то информацию об их соучастниках – бандитах, принимавших непосредственное участие в пленении Егора Красильникова. Итак, оперативники ждали боевиков, может, именно поэтому все три кольца оцепления совершенно не обратили внимания на проковылявшую в подъезд старушку. А ведь должны были – хоть у кого-то должен был возникнуть вопрос: что делать бабульке на улице едва ли не в одиннадцать часов ночи? Но не возник. Меж тем бабка поднялась на третий этаж, открыла дверь в квартиру Красильниковых ключом, взятым у попавшего в руки бандитов Егора, и с девичьей проворностью прошмыгнула в прихожую. В руках «старушки» тут же оказался фотоаппарат. Она осторожно сняла с ног старые, видавшие виды боты и, стараясь ступать как можно мягче, прошла в детскую комнату. Фотоаппарат щелкнул, осветив спящие лица и заставив одну из дочерей Егора поморщиться от внезапно вспыхнувшего света. Сделав еще один кадр, «старушка» замерла, выжидая какое-то время, и, лишь убедившись, что дети не проснулись, вышла из комнаты. Пройдя на кухню, непрошеная гостья отвела руку в сторону и сфотографировала себя на фоне разукрашенной детскими рисунками стены. На фото отчетливо были видны глаза на молодом женском лице, спрятанном под повязанным едва ли не на глаза платком. Затем террористка зачем-то подняла крышку стоявшей на плите кастрюльки, ухмыльнувшись, плюнула в нее и опустила крышку на место, после чего, осторожно шагая, вышла в прихожую. Уже находясь в тесном пространстве у входной двери, она, стараясь не шуметь и подсвечивая себе сотовым телефоном, переоделась, накрасилась и, надев парик, неожиданно из старушки превратилась в стройную, размалеванную, вульгарно одетую блондинку. Вот в таком виде и слегка пошатываясь, как бы от излишне выпитого, девушка спустилась по лестнице на первый этаж и, резко распахнув входную дверь, решительно вышла, вернее, вылетела из подъезда. После чего развернулась и пнула ногой лежавший на асфальте камень. От удара тот подпрыгнул и с силой врезался в металлическую дверь подъезда.

– Да пошел ты, козел! – сорвалось с ее прелестных губ, и девушка нетвердой походкой зашагала в направлении ведущей со двора арки.

Ведшие наблюдение за домом оперативники видели, как растрепанная, слегка пошатывающаяся блондинка, в остервенении пнув ногой в сторону подъезда, выругалась на своего хахаля (кстати, так и не посмевшего показаться на улице) и, вихляя бедрами, потопала прочь.