Петя разжег лучину и, прикрывая ее рукой, осторожно двинулся в ту сторону, откуда все реже доносились слабеющие стоны чьей-то уходящей жизни.

Я двигалась за ним шаг в шаг. Вдруг он споткнулся о что-то большое и твердое и чуть не выронил лучину. Наклонившись, он стал всматриваться в очертания лежащего предмета. Это была убитая лошадь. У нее была прострелена голова. Вокруг было много крови, и повсюду валялись выбитые мозги, которые страшным контрастом выделялись на девственно белом снегу. Петя потрогал ее круп, она еще не успела закоченеть.

Значит, трагедия произошла совсем недавно, – сказал Петя. Стараясь не смотреть на это страшное зрелище, я двинулась за Петей, корчась от рвотных спазмов, еще более мучительных от того, что рвать-то было нечем – желудок был пуст.

– Зоя! Иди рядом. С минуты на минуту здесь могут появиться волки. Ты держи лучину, а я приготовлю ружье.

Сделав несколько шагов, мы наткнулись на убитого старика, а еще дальше валялся какой-то маленький сверток. Мне показалось, что этот сверток едва шевелится.

«Фу, черт, мало мне рвотных спазмов, так теперь начались видения».

– Зоя, посвети сюда! – голос Петра привел меня в чувство.

Он поднял сверток, приблизил его к свету, и мы увидели младенца, тщательно укутанного в толстое одеяло, накрепко перевязанное прочным женским пояском.

– Есть ребенок, должна быть и мать! – сказал Петя и, опустившись на колени, начал ползать и ощупывать руками вокруг.

Стон. Еще раз стон. Он раздался совсем рядом!

– Зоя, положи ребенка и посвети теперь сюда!

Ребенка я, конечно, не положила, а опустилась на колени вместе с ним, крепко прижимая его к себе одной рукой, а в другой держа зажженную лучину. Перекинув винтовку за спину, Петя нащупал рукой сухую щепку и зубами сделал из нее две лучинки. Одну он засунул себе за пазуху, а другую приложил к моей, и та, вспыхнув, мгновенно выхватила из темени силуэты двух лежащих рядом женщин. От неожиданности я вскрикнула. Одна из женщин открыла глаза.

– Кто вы?

Мы с Петей сидели на снегу и молча глядели на женщину. Мне казалось, что силы окончательно покинули нас, и мы вот-вот свалимся рядом с этими женщинами.

– Стреляйте же, стреляйте в меня! Только не убивайте моего ребенка. Прошу вас, будьте хоть чуточку милосердны! Будьте людьми! Может, вам за это и зачтется там, на небесах. Я сама буду там наверху просить за вас бога!

– Мы – никакие не убийцы, – осипшим голосом сказал Петя. – Мы такие же люди, как и вы, занесенные судьбой в эти края. А вот и ваш младенец. Мы его нашли недалеко отсюда, возле убитой лошади.

Я подползла к женщине и положила к ней на грудь ребенка. По ее щекам катились слезы.

– Хватит плакать! Время не ждет. В любую минуту здесь могут появиться волки, а могут вернуться и убийцы. Скажите, можете ли вы идти?

– У меня ничего не болит, но я не чувствую своих ног. Я пыталась встать, но у меня ничего не получилось.

– А что с той женщиной, которая лежит рядом с вами?

– Какой женщиной?!

Она с большим трудом повернула голову и поглядела на лежащую навзничь женщину.

– Господи! А где моя старшая дочь?! Что с ней? Где она? Почему я ее не вижу? – и она отключилась.

Петя подполз к той женщине, которая лежала лицом вниз, и попытался ее перевернуть. Он был настолько измотан, слаб и истощен, что ему пришлось переворачивать ее в несколько приемов. Мы опять услышали слабый стон. Казалось, что он идет из-под земли. Я чувствовала, как на моей голове начали шевелиться волосы. Слабость и противная тошнота тянули меня к земле.

– Зойка, хватит! Подожги еще одну щепку и посвети сюда.

Наконец он сумел перевернуть женщину лицом вверх. Она была мертва, но под ней лежала маленькая девочка и тихо, протяжно стонала. На вид ей было годика три-четыре. Она еле дышала. Я, преодолев свой страх, подползла к ребенку и посветила ей в лицо. Оно отливало свинцовой синевой.