Кто из вас посмелее, помогите мне, не то она родит. А ты лежи спокойно и не рыпайся! – прикрикнула она на Люсю. – Побереги свои силы для другого. Они тебе пригодятся, – и тут же по-особому улыбнулась, стараясь улыбкой подбодрить эту измученную незнакомку, к которой прониклась состраданием, граничащим с неосознанной нежностью. – Да как же зовут-то тебя, сердешная?

Люсей, – слабым голосом ответила мама. Она очень страдала от невыносимой боли, так как схватки становились все более частыми и более продолжительными. Стараясь подавить рвавшийся из ее груди крик, она до крови искусала себе губы, которые превратились в сплошную рану.

Ты не бойся. Ты справишься. А мы все сделаем, как надо, – обмывая маму, приговаривала Зоя. – Да и бабы у нас хорошие! Ты не держи на них зла. Сама понимаешь – в какое время живем. Приподнимись маленько, – и она ловко надела на Люсю просторную и чистую ночную рубашку. – Ну, а теперь, Люся, давай! Тужься! Кричи, кричи, не стесняйся, кричи изо всех сил! Ишь, каким именем-то тебя нарекли – Люся. Красивое имя. У нас в Сибири таких имен нет. А жаль!

В это время вошла повитуха. Не мешкая и не теряя времени, она первым делом выгнала всех из предбанника, и Зоя, схватив Риту в охапку, пулей вылетела во двор и облегченно вздохнула.

– Слава богу, сейчас она уже в хороших руках!

Рита тихонько всхлипнула. Она была очень напугана непривычной суетой чужих людей вокруг ее матери. Напугана измученным видом мамы и той болью, которая полностью изменила ее такое родное и любимое лицо.

– Господи! В этой суматохе я совсем про тебя забыла. А ты неизвестно когда ела и ела ли вообще? Твоя мамка, наверно, не успела тебя накормить. Она подняла с пола торбу и, заглянув в нее, обалдело уставилась на девочку.

– Боже мой, так там ничего нет! Даже крошек не видно. Наверно, припасы у вас давно закончились. Значит, вы голодали? – причитала Зоя.

«Какие все-таки странные люди, эти взрослые, – думала Рита. – Наверно, когда эта симпатичная тетя была маленькой девочкой, у нее была злая мама, которая плохо к ней относилась, и поэтому она звала ее мамкой, а со временем к этому привыкла».

За долгие два месяца езды и скитаний Рита привыкла слышать проклятия, отборный мат, отчаянный плач отставших от своих мам или потерявшихся в вокзальной суматохе детей, слышала, как некоторые из них, более взрослые, обзывали своих мам самыми последними словами, и сама жила в постоянном страхе, боясь потерять свою маму.

– Идем, моя рыбонька. Я тебя накормлю, помою, а потом уложу спать. Не бойся меня, я это сделаю не хуже, чем твоя мамка, – тихим голосом приговаривала Зоя. – А я знаю, что она тебя очень любит. Правда? – задавая этот вопрос, она легонько поглаживала ее спину.

Впервые за долгие месяцы скитаний девочка улыбнулась.

– А ты умеешь говорить-то? – спросила Зоя. Рита кивнула. – Тогда давай с тобой знакомиться. Меня зовут Зоей, а тебя?

– Р-и-т-ой, – с неимоверным усилием произнесла она, так как во рту пересохло.

– А скажи мне, рыбка, когда ты в последний раз ела? – спросила Зоя, наполняя тарелку вкусно пахнущим, наваристым борщом с мясом. От запаха пищи у Риты потемнело в глазах, а живот свело от голодных спазмов.

– Рита, возьми хлеб, ложку, дуй и ешь медленно. С голодухи сильно наедаться вредно и даже опасно. Я не знаю, сколько дней вы с твоей мамой обходились без пищи.

Проглотив несколько ложек, глотая слюнки, Рита отодвинула в сторону почти полную тарелку борща.

– Это для мамы, – сказала она, облизывая ложку.

– Что для мамы? – не поняла Зоя.

– Борщ! – серьезно ответила девочка. Зоя всплеснула руками.