– Не буду вас задерживать. Кстати, я очень люблю ватрушки!

– Приму это к сведению, – вежливо отозвался Володя и скрылся за углом. Вера со стоном оперлась спиной о стену, прикрыв глаза. Ее заметно лихорадило, она тяжело дышала, пытаясь прийти в себя после рукопожатия.

В учительской Морозов и Войтевич работали над бумагами. Анна сидела на диване, пила кофе. Она была в мрачном расположении духа. Сейчас любое слово могло вывести ее из себя. Поймав на себе подозрительный взгляд Войтевича, Анна взорвалась:

– Зачем вам это было надо? Эта перестрелка в лесу меня вообще доконала. Я каждый день жду, что Андрей все поймет. – Она поставила пустую чашку на стол и сказала умоляюще: – А если бы я промахнулась? Дети могли пострадать.

– Аня, это не твоего ума дело, – одернул ее Войтевич.

– И впредь не смей обсуждать приказы, которые получаешь! – жестко сказал Морозов.

Анна в отчаянии опустила голову. Морозов переглянулся с Войтевичем и добавил сквозь зубы:

– Надеюсь, они все поняли.

– Я тоже, – подхватил Войтевич. – Нам сейчас меньше всего нужно, чтобы они путались под ногами. – Он тяжело вздохнул, потирая лоб, и расстроено сказал: – Сергей Андреевич так и не появился. Хранилище взломано, все ценности исчезли…

– А вдруг он сделал это сам? – мстительно спросила Анна, поднимая голову. – И живет теперь припеваючи где-нибудь в Акапулько…

– Исключено, – отрезал Войтевич. – Крылов не имеет к этому никакого отношения.

Войтевич отошел к окну, давая понять, что в обсуждении Крылова поставлена точка. Анна и Морозов за его спиной переглянулись, Морозов пожал плечами, как бы говоря – ну нет так нет.

Глядя на улицу на гуляющих во дворе школы детей, Войтевич вспоминал свое детство. Это были тягостные воспоминания. Он часто вспоминал день, когда в последний раз видел своего отца – это было 5 мая 1945 года в Берлине.

В тот день, войдя в комнату своего отца – капитана СС Людвига фон Хаммера, – он увидел его стоящим у окна, тот мрачно прислушивался к отдаленным звукам бомбардировки. Тени под глазами капитана и ясно читавшаяся усталость на всегда мужественном лице выдавали бессонные ночи.

Войтевичу тогда было семь лет. Он был светловолосым мальчуганом, носил бриджи и куртку полувоенного образца, грубые тяжелые ботинки. Да и звали его не Константином, его настоящее имя было Хельмут. Несмотря на испуг, он держался прямо, словно юный солдат, старательно подражая своему отцу.

Фон Хаммер слегка кивнул ему и сел за стол, заваленный кожаными папками, вставил в печатную машинку лист бумаги и решительно начал печатать: «Герр Вульф! Я тщательно обдумал Ваше предложение. Несмотря на то, что разум советует принять его, честь немецкого офицера не позволяет мне сделать этого», – отец задумался, посмотрел в сторону окна, откуда продолжали доноситься звуки бомбардировки, затем быстро продолжил письмо: – «Однако я понимаю, что ради будущего Великой Германии дело, которому мы посвятили сотни часов напряженной работы, не должно пропасть. Я собрал в отдельный отчет результаты наших экспериментов. Эту папку передаст Вам тот, кому я всецело доверяю…»

Оглянувшись на сына, фон Хаммер улыбнулся ему краешком губ и закончил печатать: «…мой сын Хельмут. Прошу Вас позаботиться о нем, чтобы он, несмотря на все грядущие испытания, вырос достойным сыном своей страны».

Людвиг фон Хаммер убрал письмо в кожаную папку со знаком «Гемини», встал из-за стола, подошел к сыну и присел перед ним на корточки:

– Хельмут, ты должен передать эту папку доктору Вульфу. – Фон Хаммер взял его за плечи, поймал испуганный взгляд. – Лично ему, понимаешь? От этих бумаг зависит будущее всего мира.