Наконец хозяйка ослабела и заняла место под шерстяным настенным ковром. Гость наблюдал её тело, которое всеми своими дырочками, даже порами, втягивало последний в комнате кислород. Так было минуту или две. После гость тоже получил своё, не особенно беспокоя хозяйку.

А потом, вдруг хитро глянув на меня своими глазищами, Анечка сошла с кровати, потянулась к потолку и лихо встала на руки. Так – на руках – она медленно пошлёпала в сторону подсвеченной жёлтым ванной комнаты, подцепив на ходу трусики. Уже оттуда она крикнула:

– Здорово? Я по гимнастическому бревну так ходила. Но сказали: ерунда. Зад тяжёлый.

Послышался шум душа. Запахло женской косметикой. Во дворе Анечкиного дома кто-то очень плохо и непоследовательно запел «Про червячков» Летова. Стало прохладно.

Как Че Гевара, на спине, запрокинув голову, приоткрыв рот, прищурив остановившиеся глаза, неестественно согнув руки, я лежал на узкой кровати и размышлял о том, как я здесь оказался. «…И сюда нас, думаю, завела не стратегия даже, но жажда братства…»

Раскрасневшаяся и совсем без косметики Анечка подурнела. Особенно когда уселась на край дивана и принялась чесать мокрые волосы с таким звуком, будто пилила череп.

– Понятно, что никакой супруги у тебя нет, – сказала она, – Зачем соврал? А? Признавайся.

– Зато есть дети, и они некормленые. – С этими словами я потянулся за тряпками.

На прощание Анечка не поцеловала меня, а пожала руку.

– Весьма. Вот тебе шампанское. Я всё равно не буду, а в тебя как в литник течёт. Иди потихоньку.

И я пошёл сквозь полуночный двор, держа шампанское, как противотанковую гранату.

Через пару дней Мельник принёс мне то самое злополучное колье из белого золота и целый кулёк бриллиантов.

– Ты смотри не накосячь! Дорогая хреновина и не наша. Виктор Иванович шлифовал. Видишь, как у него хорошо получилось. – Мельник любовно провёл пальцем по изделию.

– Виктор Иваныч – старый мудак. Я один раз Ленина похвалил при нём за Декрет о мире, так он теперь доёбывает меня темой Советского Союза. Зачем вообще брать на работу стариков?

– Он на пять лет меня старше, – обиделся Мельник.

А потом в курилке, когда на нём держалась маска солнца, а не луны, он (молочный мой брат) почти нежно попросил:

– Ты вот что: сделай поскорее. Я обещал, – глубокая затяжка, – когда директора посещал.

За май я получил приличную премию. А потом и за июнь. Моя зарплата увеличилась настолько, что я научился разбираться в видах сыра из придомового супермаркета и даже слегка загордился. Всё же никаких излишеств я себе не позволял, а старался копить, складывая разноцветные купюры в «Стену» Сартра.

Искусственный бриллиант в том колье беспокоил меня недолго. Сначала я вздрагивал, когда ко мне подходил кто-то из руководящего состава. Колье могли вернуть на завод в связи с браком. Сломанный замочек, плохое родирование или вывалившийся камушек. Но уже после Дня России я украл бриллиант огранки «бриолет» или, как мы его называем, «груша». За день до этого я навещал младшего брата, а потом был скверный вечер и муторное утро. Такое настроение очень располагает к воровству. Впрочем, я склонен называть это «экспроприацией».

Братика звали Сева. Он был на четыре года младше меня. Недавно он окончил институт и работал теперь удалённо в IT. Все в нашей семье знали, что он не от отца, но предпочитали это не проговаривать. (Семейные тайны.) Отец, как водится, пил, когда понял. Помню эти его ночные уходы из дома и мамины причитания. Возможно, между ним и мамой были какие-то пояснения – не знаю.

Я с подросткового возраста замечал, что Сева не похож на нас с отцом. Мы оба высокие и худощавые, очень сильные, а он был низкорослый, кривоногий и тучный. У нас чёрные, как у мокрой кошки, волосы, а он был рыжий и кудрявый. От нас пахнет мокрой пылью, а от него пахло цветочным мёдом.