– Ну и? Смысл?

– Тебе что, не больно? – удивился Уильям, разжав кулак.

– Нет.

Они встали, сев на свои места. Годфри безразлично оглядел Уильяма, а Уильям смотрел на него с откровенной ненавистью.

– Ты мразь, – не успокаивался Уильям. – Ты в курсе, что из-за тебя мы тут заперты?

– Я не собираюсь оправдываться перед тобой. Одно скажу – я не знал, что так будет, и пришёл сюда всё исправить.

– То есть подожди, – сказал я. – Ты добровольно погрузился? А выйти можешь?

– Да, могу, только толку от этого нет. У меня своя капсула, собранная на тот же манер.

– В смысле? – меня удивило то, что человек, имея личную капсулу, из которой можно выйти, говорил о бесполезности своего положения.

– Мне из дома не выйти. Меня хотят поймать федералы, и стоит мне хоть как-то засветиться, то всё.

– В смысле? – снова удивился я.

Федералы знали, что происходило? Они знали, что Хан основал Винтер-компани, и пленил людей? Так почему его никто не останавливал? Почему власти бездействовали, пытаясь поймать Годфри, а не брали штурмом склады Хана? Я чувствовал, как закипаю от злости, и это заставило меня стиснуть зубы.

– Официально к Хану не докопаешься. Понимаете, в чём дело? Он как-то организовал свою юридическую защищённость. А вот у меня её нет. Меня кто-то сдал из его компании, и теперь я стал преступником, хотя вообще не знал, чем занимаюсь.

– Решили из тебя козла отпущения сделать?

– Вряд ли. Говорю же, к ним не подкопаешься, – Годфри покачал головой. – Они, похоже, поняли, что я могу вас вытащить, и решили слить. Но своих сил им точно не хватит, чтобы меня найти, потому они и решили задействовать Федералов.

– Ты хочешь сказать, что у Хана есть ниточки в правительстве? – спросил Уильям.

– А ты думаешь, нет? – улыбнулся Годфри. – Как думаешь, почему настоящий преступник на свободе, а я, вроде бы виноватый лишь по неосмотрительности, стал Федеральным уголовником?

В животе потяжелело. На душе было такое отвратительное ощущение, что захотелось перевернуть всё вверх дном, и перерезать к чёртовой матери всех в правительстве. Меня очень бесило то, что всё в этом мире решали деньги. Я ненавидел Хана за то, что ради денег и власти он был готов пойти на ужасающее преступление, и подвергнуть людей такому страшному испытанию.

Это же насколько должно человеку и чиновнику скрутить башку, чтобы ради выдуманной валюты он забыл об элементарных моральных принципах? Почему чиновники готовы лишить личность жизни или свободы за деньги, которые предлагает преступник? Почему преступники готовы убивать ради денег?

Чем дольше я об этом думал, тем сильнее стучала кровь в висках.

Мышцы напряглись и налились силой. Я воображал, как собственноручно разламываю кости ублюдкам из правительства и бандитам, которых знал.

В игре были заперты ни в чём не повинные люди, которые никому ничего плохого не сделали, а скоты, которые их тут заперли, сейчас наслаждались жизнью на свободе и купались в деньгах. Причём этим скотам помогали те, кого люди привыкли считать своими защитниками. Я не хотел такой власти, я не понимал её, и желал, чтобы в государстве произошёл переворот. Я желал, чтобы паразитирующие на государстве корпорации развалились, и наконец, власть стала бы заботиться о людях, а не об интересах корпораций.

– Просто охренеть, – я чуть не взялся руками за голову, но едва сдержался. – То есть, федералы на стороне Хана?

– Федералы не могут подкопаться к Хану, скорее. Вряд ли он подмял под себя всех. Но и то, что на его стороне есть какие-то люди из правительства, мне кажется, вполне реалистично, – сказал Годфри.

Сердце ёкнуло. Как обычный человек вроде меня, мог противостоять правительству, находясь в игре, и не имея при этом никакой власти в реальности? Это казалось невозможным, и у меня стали опускаться руки. «И что? Отступишь? Останешься тут, в игре? Сгниёшь? Бросишь семью?» – заговорил внутренний голос. Я стиснул зубы. Нет. Оставаться в виртуальном плену я точно не намерен. Мне конец, так или иначе, но я лучше попробую хоть что-то сделать.