Морозов не хотел в лингвисты. Он хотел спасать жизни – до некоторых пор. До тех пор, пока не понял, что жизнь не всегда благо.

«Когда?»

«С восьмого по пятнадцатое июня курс лекций, обмен опытом».

«Всё там же?»

«Как ни странно, нет. Харбинский медуниверситет, точнее, Первая больница медуниверситета. Стандартный курс лекций, ничего особенного. В курс дела обещали ввести на месте: на что делать упор, как готовиться».

«Тогда нужно вылетать на неделю раньше».

«Естественно. Они готовы принять вас со второго июня. Кроме вас, будет ещё ряд приглашённых специалистов, но не из России».

Для Морозова подобные поездки – рутина. Был Пекин, были Цзинань, Нанкин, Сиань. Везде практически одно и то же. Несколько лекций, иногда – операции, несложные.

Китайцы напоминают Морозову механизмы. Он почти уверен, что именно они первыми придут к идее обязательной эвтаназии убогих, калек, уродов, немощных. Китайское общество всегда импонировало Морозову своей сплочённостью, идеальной структурой и даже неким подобием равенства. Идеалы, которые несли многочисленные революции, – свобода, равенство, братство – не имеют ни малейшей возможности воплотиться в других странах мира. Мы несвободны, неравны и мы не братья друг другу. Китайцы ещё менее свободны, но остальные два пункта у них почти выполнены.

«Хорошо, Николай Сергеевич, лечу. Почему так поздно сообщили?»

«Как договорились. Зайдите сегодня в бухгалтерию, разберитесь с документами. У вас виза ещё есть?»

«Мне годовую в прошлый раз поставили, есть».

«Вот и прекрасно».

Харбин, что такое Харбин?

Морозов сидит в кабинете и читает в сети, что интересного можно увидеть в Харбине. Крупнейший в Китае православный храм – собор Святой Софии. Не действует, хотя и внесён в реестр национальных памятников Китая; теперь в нём располагается Дворец Зодчества. Музей науки и техники. Музей провинции Хэйлунцзян. Обелиск Советской Армии.

Как ни странно, Морозов очень любит фотографировать за границей памятники русским. В Париже он как-то ездил на окраину города, в неблагополучный район – только чтобы найти небольшой памятник Пушкину, единственный во Франции.

Из китайских памятников Морозов видел только памятник Пушкину в Шанхае. Мемориал советским воинам в Харбине – это интересно. Морозов доволен приближающейся поездкой.

Неожиданно его мысли перескакивают на другой, более серьёзный вопрос. На вопрос завтрашней работы. Не операции, не рутинного заполнения документов, а более важной работы. Яд в шкафчике. Старик в пятой.

Морозов воспринимает себя как двух не зависящих друг от друга людей. Один – оперирующий хирург, известный в своей сфере. Его приглашают на лекции и семинары, он неплохо зарабатывает, у него есть друзья и родные, у него есть всё, что нужно нормальному человеку. Второй – тот, кто крадётся ночью по тёмному больничному коридору со шприцем в руке. Тот, кто спасает людей путём окончательного их успокоения.

В Китае такие вопросы поднимаются на государственном уровне. На сессиях Народного политического консультативного совета Китая постоянно идут дебаты о необходимости легализации эвтаназии на определённых условиях. Алексей Николаевич слышал о том, что старики в бедняцких деревнях идут даже на самоубийство, чтобы не обременять родственников счетами за лечение. Китай думает о будущем. О том будущем, до которого Россия, возможно, не доживёт.

«Эвтаназия для всей страны…» – такая мысль рождается в голове Морозова. Он представляет себе, как поднимает вялую, усталую руку своей непобедимой Родины и вводит в неё дозу растворённого в воде сакситоксина.

Нет. Он трясёт головой, отгоняя глупые мысли. Смотрит на дверь. Хмурится.