После ухода гостей помогаю Любаве убрать со стола. Она рассказывает какие-то истории, Дашка смеется. Кстати, они быстро нашли общий язык. Они ржут, а я нахожусь в своем отравляющем душу мирке.

– Герда, зайди ко мне, – смех стихает. Голос отца сочится металлом, кажется, привкус этого самого металла расплескался по моим губам.

Киваю и шагаю за ним.

В кабинете горит только торшер, стоящий у кресла. В полумраке происходящее кажется еще опаснее. Заламываю пальцы в своем непонимании и ужасе того, что отец от меня хочет. Замираю у окна, стараясь дышать ровнее. Вдох-выдох.

– Как тебе Григорий? Он сказал, что вы учились вместе…

– Учились…

– Хороший парень, смышленый. Мы с его отцом проводим небольшое слияние наших предприятий…

– Рада за вас…

Отец смеряет меня тяжелым взглядом. Я чувствую его затылком.

– Будет прекрасно, если вы поженитесь. Это укрепит бизнес. Ты же понимаешь, что когда-то должна внести свою лепту в семейный бизнес?

– Понимаю, – с грустной усмешкой, – только я этого не просила. Бизнеса, этих денег…

– Что-то я не заметил, чтобы ты отказывалась от них все это время, – он зло смеется.

– Тебе это нравится, да? Нравится меня попрекать, унижать, ты испытываешь от этого какой-то особый кайф?

До боли закусываю губы, чтобы не заплакать.

– Закрой свой рот, неблагодарная дрянь. Я хотел по-хорошему, – он быстро пересекает расстояние, которое нас разделяет, и с силой сжимает мои запястья, – но ты, как и твоя мать, идиотка, – встряхивает меня, – поэтому будешь делать все, что я скажу.

Меня переполняет ненависть. Ярость затуманивает разум. Мне больно. Мне так больно и противно оттого, что здесь происходит.

– Не буду, ничего не буду, – кричу ему в лицо, а после получаю хлесткую пощечину.

Онемевшая от этого действия, прижимаю ладонь к месту удара, почти не моргая. Воздуха становится все меньше. Начинаю задыхаться. Чувствую, как кровь упрямой струей стекает по губам и подбородку. Пульсация в висках зашкаливает, а тело потряхивает. Я почти не различаю стоящей в кабинете мебели.

– Этот су*онок вернулся, да? Поэтому такая смелая? – отец продолжает кричать, нависая надо мной. – Тебе было мало, – дергает меня за руку, – мало того, что из-за тебя он потерял год, этот год важен для него как для спортсмена. Ты портишь его жизнь одним своим присутствием!

Он давит на больное. Знает. Знает…

– Значит, мало…

– Почему ты так говоришь? Почему? Что он тебе сделал? Зачем? – сотрясаюсь в своих рыданиях, падая на колени.

– Герда, – отец смеряет суровым взглядом, от которого хочется удавиться, – я не вижу смысла протягивать руку туда, где нет надежды. Он не для тебя. У него ничего нет. Ты привыкла жить иначе. Я растил тебя для другого. И этого не изменить, как бы ты ни старалась, – в секунду интонация меняется. Гнев исчезает. Ему на смену приходит полный спокойствия и размеренности голос. Голос моего отца, который страшен в любом своем обличии.

– Что ты такое говоришь, папа? Что? – глотаю собственные слезы.

– То, в чем ты не хочешь себе признаться. Тебе не место рядом с ним.

– Не говори так, я его люблю, люблю его! – шепчу, прижимая пальцы к губам, в ужасе смотря на отца.

– Сколько сможет выдержать твоя любовь? Сколько ты сможешь так жить? У него нет ни гроша. А вот ты, – он надрывно смеется, издевательски оглядывая меня с ног до головы, – сколько выдержишь ты? Без денег, связей, друзей? А? Ты уже выросла, перед тобой сейчас открыты все дороги, и только тебе решать, куда идти. В большое и светлое будущее с Гришей или же в паскудное существование во мнимой любви, которая перерастет в ненависть, как только у тебя закончатся деньги?! Дилемма, не правда ли?