– Ты в этом уверен или просто меня запугать хочешь?

– Я не намерен запугивать или договариваться с теми, кого можно просто уничтожить! Жалко только, что запрещено.

Чимвог посмотрел на Дакама с головы до воды и осклабился.

– Свою первую женщину я изнасиловал всего в двенадцать лет – она была чуть постарше меня и пыталась кричать. Больше она ничего сделать не могла – её привязали к дереву кверху задом.

– И ты изнасиловал её в обе дырки?

– Точно! А ты догадливый! – восхитился Чимвог.

– Это предсказуемо. Чего ещё можно было ждать от тебя?

– А ты бы не воспользовался случаем вогнать?

– Я из богатой, известной семьи утиемского дворянина! У нашего народа не принято сломя голову гоняться за каждым удовольствием – это признак бедности и глупости. Мы, утиемцы, считаем, что в жизни все самые приятные удовольствия надо переживать медленно и не торопясь. Только пьяницы выпивают всё вино сразу.

– Рассуждаешь как баба! Если бы я не видел твой член, то решил бы, что ты – женщина. – понемногу начал раздражаться Чимвог.

– Иметь между ног половой член и мешочек с яичками, это ещё не значит быть мужчиной. – сострил Дакам.

Чимвог рассвирепел, он схватил Дакама за верёвку на шее, рванул к себе и намотал верёвку на руку, едва не начиная того душить. Глаза от злости у Чимвога сжались в щёлочки, лицо исказилось от ярости.

– Да я тебе оба яйца оторву вместе с их членом! Жалко, что нельзя тебя портить, а то бы оторвал или кулаком размозжил. А вот в задницу я тебя точно изнасилую! В твою женскую! пухлую! задницу!

– Насилуй, может успокоишься наконец. – неожиданно спокойно ответил Дакам. – Твоя озабоченность меня уже раздражает. Если тебе всё ещё хочется меня изнасиловать, то я не понимаю, как можно было в твоём возрасте и при твоём образе жизни ещё не нагуляться вдоволь и не понасиловать всласть? Может быть, после этого ты успокоишься и перестанешь на меня заглядываться, особенно на мой зад.

– У вас там что, всем и всё без разницы? Вы хоть знаете, что такое положение в обществе? – от удивления Чимвог даже выпустил из рук верёвку. – Вы там совсем дикие что ли? Каждое участие в походе или войне это шаг наверх! Каждое убийство это шаг наверх! Каждое изнасилование это шаг наверх. Каждое истязание это шаг наверх! Каждый разбой это шаг наверх! Каждое унижение врага это шаг наверх! И так до конца жизни! Шаг за шагом только наверх! Только наверх!

– Головокружительно! А ночью снятся мне сожжённые деревни и как бумажные горящие дома. – довершил восторженную речь Дакам.

– Я вспарывал людям нутро и вырывал их внутренности!

– Меня сейчас вырвет… – Чимвог шагнул в сторону.

– Жалко, что тебя нельзя трогать! Если бы ты был не моим заложником, а моей собственностью, то я мог бы тебя избивать, насиловать, истязать, мочиться и гадить прямо тебе на лицо и ты не мог бы с этим ничего сделать. Потому что ты был бы моей собственностью!

– Людей пугает не опасность, а жестокость.

– И что бы ты, бескостный отросток, смог бы тогда сделать?

– А я бы взял и подох. И тогда что? Ты бы развлекался с моим разлагающимся и смердящим безжизненным телом?

От ещё большего удивления у Чимвога округлились глаза и отвисла челюсть. Подобное решение Дакама не вписывалось в его понимание мира, как поражение по собственной воле. Он покачнулся, закрыл рот и несколько раз ткнул Дакама пальцами в грудь и живот.

– Что тебя так удивило? – продолжал тот.

– Я убил десятки человек, изнасиловал сотни, ограбил тысячи. Да, я это сделал не один, но я это сделал! А ты чего из этого достиг?

– Ничего, мне этого не нужно.

– И женщины тебе тоже не нужны? Зачем тебе тогда член и яйца?