Но не все согласны с моими интуициями на этот счет. Некоторые философы права отрицают, что у нацистов, Советов, Талибана и других было то, что можно назвать правом, утверждая, что эти режимы просто имели «правоподобные» (law-like) системы. Эти реакции кажутся мне своеобразными, но тот факт, что многие люди, которых я уважаю, думают именно так, подчеркивает особенно тревожный аспект концептуального анализа. Концептуальный анализ, как мы видели, зависит от нашей способности составлять список очевидных истин. Но когда мы имеем дело с вопросами, например, о том, было ли у нацистов право, мы часто обнаруживаем, что ответы людей о том, что безусловно и самоочевидно верно, существенно различаются. Одни считают очевидным, что у нацистов было право, другие считают, что столь же очевидно, что его не было. Поскольку каждая интуиция приведет к совершенно отличающейся теории права, нам необходимо разрешить этот конфликт. Тем не менее концептуальный анализ, по-видимому, не предоставляет возможности судить о конкурирующих интуициях.

Одна возможность, которую нельзя сбрасывать со счетов, заключается в том, что конфликт неразрешим. Люди могут на самом деле обладать различными концептами права, и их противоречивые мнения могут быть проявлением этого факта. Возможно, что мы на самом деле имеем в виду разные вещи, когда используем слово «право», например когда я спрашиваю вас, как пройти к банку, надеясь, что вы укажете мне финансовое учреждение, но вы вместо этого укажете мне на стоящую рядом с вами консервную банку. Если это так, концептуальный анализ права был бы невозможен, потому что не было бы объекта, на который мы все ссылаемся при использовании слова «право».

Другая, более правдоподобная возможность, однако, состоит в том, что те, кто отрицает, что у нацистов было право, признают, что их взгляды им самим не по душе, но подтверждают это именно потому, что они считают, что конкурирующие теории не могут объяснить некоторые важные трюизмы о законе, ровно как их теория может. Другими словами, утверждение о том, что у нацистов не было права, является не трюистическим вкладом (input) в концептуальный анализ, а, скорее, его теоретическим результатом (output). Например, может показаться, что единственный способ объяснить тот факт, что органы власти обладают юридическим правом управлять и способны налагать юридические обязанности на своих подданных, заставляет нас вменять им моральную легитимность и, следовательно, отказывать злым порочным режимам, таким, какой был у нацистов, в статусе права. При такой интерпретации конфликт, касающийся законности порочного режима, действительно мог бы быть разрешен. Чтобы разрешить спор между интуициями, необходимо изучить теории, частью которых они являются, чтобы увидеть, какие из них лучше соответствуют всему набору рассматриваемых суждений о праве. Хотя сейчас мы явно не в состоянии сделать это, я надеюсь, что у меня будет больше возможностей сделать это в книге позже.

На данный момент я хочу подчеркнуть условную роль, которую интуиции играют в концептуальном анализе. В то время как концептуальный анализ происходит на основе наших интуиций, очевидно, важно, чтобы мы не воспринимали какие-либо из наших реакций как священные и непреложные. Тот факт, что теория не соотносится с некоторыми из наших интуиций – что от нас, скажем, требуется отрицать, что у нацистов было право, – может засчитываться против этого, но отнюдь не является фатальным для него. Мы должны учитывать всю совокупность наших реакций и быть готовыми отказаться от некоторых наших взглядов, когда они не согласуются с другими суждениями, которым мы отводим более высокий приоритет и потому в меньшей степени готовы от них отказаться. В этом отношении концептуальный анализ является упражнением в рациональной реконструкции. Если наше понимание объекта не является совершенным, возможно, что мы по крайней мере несколько ошибемся относительно того, что самоочевидно верно для рассматриваемого объекта. Концептуальный анализ направлен на выявление источников замешательств и помогает нам их разрешить.