Она пересекла мощенный каменными плитами пол и окликнула, есть ли кто наверху. Похоже, сбежали даже слуги. В холле слегка потемнело – это возникший на пороге Нэйлер загородил свет. Направляясь к кабинету мужа, женщина слышала за собой спешащие вдогонку шаги. Он явно намеревался помешать ей уничтожить в последнюю минуту какие-либо улики. Воздух в кабинете был спертым. За окнами в свинцовых переплетах слышались трели соловьев. Она достала из ящика шкатулку, извлекла ключ, затем опустилась на колени перед сейфом. Документ она никогда не читала, но знала, как он выглядит. Отдай его этому человеку, спаси Фрэнсиса от палача-мясника, и пусть он уходит.

Нэйлер до последнего мгновения не позволял себе поверить, что документ еще существует. Никто не видел его одиннадцать лет. Опыт говорил, что отчаявшиеся люди способны сказать что угодно, лишь бы купить немного времени, а положение полковника Хэкера иначе как отчаянным не назовешь. Однако объятая горем жена этого человека стояла в сумрачной комнате, обратив к нему узкую спину, роясь в деловых бумагах и отчетах по хозяйству. Наконец она извлекла нечто – Нэйлер не видел ясно, что именно, – и медленно поднялась.

Он ожидал увидеть, если документ действительно существовал, внушительный пергамент в стиле парламентского акта – свиток, соответствующий размаху преступления. Однако женщина протянула ему полоску бумаги дюймов в восемь или около того шириной, похожую на расписку о продаже лошади или бочки с вином, свернутую в трубочку и перехваченную потертой черной лентой. Но для своих размеров она оказалась многообещающе тяжелой. Пергамент, не бумага. Нэйлер поднес его к окну, в меркнущем свете развязал ленту и раскатал свиток на полную его длину в семнадцать дюймов. Смертный приговор Карлу Стюарту, королю Англии, Шотландии и Ирландии, врученный полковнику Фрэнсису Хэкеру, командующему охраной короля, в утро казни его величества, лично Оливером Кромвелем.

Нэйлер положил свиток на стол полковника, и он тут же свернулся снова, словно защищающаяся змея. Он сел, снял шляпу, положил сбоку, потом вытер ладони о куртку.

– Мне бы света, миссис Хэкер, если вас не затруднит.

Она вернулась в холл, к сундуку, где хранились свечи. Потребовалось какое-то время, чтобы высечь трясущимися пальцами искру при помощи кресала и кремня. Когда Изабелла Хэкер вернулась с двумя подсвечниками, то обнаружила гостя на прежнем месте: он неподвижно сидел за столом у окна, голова его силуэтом обрисовывалась на фоне багрового заката. Она поставила свечи. Он, не поблагодарив, придвинул их ближе и развернул свиток.

В тексте, как с интересом отметил Нэйлер, встречалось множество подчисток и исправлений. «О чем это говорит? – задумался он. – О спешке, наверное. О смятении. О сомнениях?» Он стал зачитывать документ вслух из стремления, чтобы он лучше отложился у него в голове, а не ради Изабеллы Хэкер, внимательно за ним наблюдавшей.

– «Поелику Карл Стюарт, король английский, обвинен и признан виновным в государственной измене и других тяжких преступлениях, вердиктом сего суда в минувшую субботу приговорен был к смерти через отсечение головы от туловища, и оный приговор предстоит еще исполнить, сим вам повелевается обеспечить, дабы был он приведен в действие на открытой улице перед Уайтхоллом, поутру тридцатого числа сего месяца января между десятью часами и пятью часами пополудни того же дня, во всей полноте…»

Жуткие, тяжкие слова вязли в горле. Нэйлеру пришлось откашляться и сглотнуть, прежде чем он смог продолжить:

– «…И для исполнения оного поручения сим предоставляются вам достаточные полномочия. Оные обязывают всех офицеров, солдат и прочих добрых людей народа английского оказывать вам содействие в службе. Скреплено подписями нашими и печатями…»