Поэтому, когда подошла его очередь, Егор торопливо вышел, прочел, смущаясь, одно стихотворение про криницу и поспешил вернуться на место. Но куратор их группы остановил его:

– А еще у тебя стихи есть?

– Много.

– Почитай нам, не стесняйся.

Его выдвинули на пленарное заседание в числе тройки победителей группы. На завтраке к нему подошло несколько ребят, с которыми он состязался накануне, а с ними – и совсем незнакомые:

– Слушай, а почитай нам свои стихи.

– Про карагача!

– Про камышинку!

А красивая девочка с аккуратной челкой и яркими зелеными глазами сказала:

– Мне понравилось про вот тот горный цветок, что всегда зацветает перед извержением вулкана! Как он там называется?

Егор, польщенный таким неожиданным вниманием, бросил еду, встал и начал было читать, но тут вмешался подошедший с подносом Антон Васильевич. Ребят он разогнал, а своего подопечного заставил есть:

– Ты, Егор, это брось! Ты себя цени! Ты – талант. Может, не Пушкин, но искра Божья есть. Не позволяй им вытирать об тебя ноги! Ишь, нашлись! Поесть не дадут. Без моего разрешения чтобы больше никому ничего не читал!

Когда на третий день председатель жюри стал называть фамилии победителей, Егор всеми силами старался притушить в себе надежду и не показать разочарования, но лицо его все равно выдавало всю гамму переживаний – благо никто этого не видел, все смотрели на сцену.

– Третье место присуждается… Второе место присуждается…

Какие они счастливые там, на освещенной сцене, им хлопает весь зал! А он тут в старых жмущих ботинках и несуразном пуловере, никому не нужный, безнадежно влюбленный в зеленоглазую девочку, которая где-то в другом конце зала со старшими ребятами.

Председателю пришлось дважды повторить его фамилию, прежде чем до Егора дошло, что ему присуждено первое место. Он поднялся и увидел, как разом повернулись к нему лица всех присутствующих. Охваченный радостью и смущением одновременно, он вышел на сцену актового зала, получил красивую грамоту и услышал, что поедет в Ленинград на две недели вместе с победителями конкурсов музыкантов и художников.

Егор был счастлив, особенно когда высмотрел в зале девочку с челкой и увидел, как она горячо ему аплодирует. Он, конечно, гордился собой, был исполнен благодарности ко всем окружающим, считал свою победу чудом, но совершенно не осознавал, что истинное чудо – это само существование такого конкурса, где победитель не определен заранее.

Когда обратный автобус оставил освещенные улицы большого города и нырнул в степную темень, Егора снова охватила тоска и вспомнилась дорога после той прощальной встречи с мамой. Вот бы она сейчас обрадовалась! Глядя в темноту за стеклом, он прошептал:

– Мама, ты же видишь? Я стараюсь! Я тебя не подвожу!

Выйдя из автобуса, Антон Васильевич предложил проводить Егора домой, но тот вежливо поблагодарил и заверил, что хорошо знает дорогу.

– Спасибо, не волнуйтесь, я правда доберусь, – повторил он, видя нерешительность провожатого. И, засунув грамоту под пальтишко, прижимая ее рукой, чтоб ненароком не выпала, побежал, представляя, как удивится отец, если будет не слишком пьяным.

К вечеру мороз здорово окреп и жег щеки. Дворы и улочки были засыпаны рыхлым, белеющим в темноте снегом, а в безоблачном черном небе мерцали холодные колючие звезды.

Дом встретил Егора слепыми темными окнами. Как все-таки отличается темный дом от того, в котором светится хотя бы одно окошко! Настроение сразу упало. Во дворе под ноги радостно кинулся их маленький беспородный пес Дозорка, вертясь и яростно колотя хвостом. Егор нащупал в темноте под крылечком ключ и, поднявшись по ступенькам, потянулся к неясно черневшему на двери навесному «амбарному» замку.