– Это с этой целью ты купил эту местную газетку? – спросил Борис Маркович, с ироничной улыбкой указывая на газету, торчащую из кармана куртки у Романа.

– С чего-то надо начинать.

– Рома! Оглянись вокруг, – запричитал Маркович. – Неужели ты думаешь, что в этой газетенке кто-то предложит достойную тебя работу? Я вас умоляю.

– Где же тогда искать? Я ведь к этому человек не приспособленный. Я всю жизнь служил. Куда пошлют, там и служил.

– Роман Алексеевич, дорогой мой, ты никак не привыкнешь к тому, что мы уже живем в другой стране. И не только страна стала другой. Главное, люди стали другими. И ценят они теперь совсем не то, чему учили их коммунисты.

– Да, Маркович, – согласился с доводами Бершицкого Калугин. – Я сам очень удивляюсь, как быстро все «перекрасились». Сняли красные знамена, «съели» партийные билеты. Куда делся великий советский народ?

– Народ к этому был готов давно. Рома, не кривя душой, ответь мне на такой вопрос: ты в магазине одежды. Тебе надо купить штаны. Перед тобой брюки фабрики «Большевичка» и джинсы «Levi Strauss». Что ты выберешь?

– Конечно, «Levi Strauss»! – не задумываясь, ответил Калугин.

– Ты сам ответил на свой вопрос, – резюмировал Маркович. – Знаешь, Рома, как человек обремененный богатым жизненным опытом, я вот что тебе скажу. Коммунизм, он ведь не так плох, как это сейчас пытаются преподнести. Не молоток виноват в том, что он попадает по пальцам, а человек, который этим молотком орудует. Не коммунизм виноват в том, что страна развалилась, а те языкастые, которые пришли к власти. У них же, как рот закрыл – рабочее место убрано. А теперь тебе, Роман, мне, старому еврею, детям нашим и внукам придется все это расхлебывать. И дай Бог, чтобы это получилось.

– Но если посмотреть с другой стороны, так жить, как мы жили, дальше было невозможно. Надо было что-то менять,– подытожил Калугин.

– Абсолютно с тобой согласен, Роман, – воскликнул Бершицкий. – Только для того, чтобы сделать ремонт в квартире не надо ломать весь дом.

– Мудрый вы человек, Борис Маркович. И все-таки, – Роман вернул разговор в нужное ему русло. – Что посоветуете с работой? Чем мне лучше заняться?

– Роман Алексеевич, мы неправильно с тобой ведем такой важный разговор, – сказал Бершицкий, снимая с головы ювелирные очки-лупы и выключая свет мощной настольной лампы. – У меня сейчас перерыв на обед. Тут рядом у моего друга хорошее кооперативное кафе. Сейчас идем туда. Хорошо пообедаем и поговорим о твоей будущей работе.

– Борис Маркович…, – хотел было возразить Калугин, но Бершицкий его перебил.

– Ша, Рома! Шекет, как говорили мои предки. Я хочу тебе помочь, ты против?

– Нет, не против, – смутившись, ответил Роман. – Но мне неудобно кушать за ваш счет.

– Неудобно, Роман, когда невеста на свадьбе в фате и с животом на девятом месяце. Вот это действительно неудобно. А пообедать за счет ювелира один раз, это очень даже прилично.

Бершицкий закрыл на ключ свою мастерскую, и они с Романом медленно пошли в сторону кафе.

Кафе находилось на пересечении двух улиц, на первом этаже помпезного послевоенного четырехэтажного дома. Место, судя по всему, было проходное. Свободных мест в обеденное время не было. Но Борис Маркович был другом хозяина и поэтому в vip зале для него всегда был забронирован небольшой столик. Мужчины прошли через зал и устроились за своим столом.

– Как всегда? – спросила официантка в накрахмаленной блузке и с блокнотом в руке.

– Да, Машенька, только сегодня в двух экземплярах, – ответил Бершицкий, заправляя большую белую салфетку за воротник. – Здесь очень приличная кухня.