Когда ночница Кларисс обмолвилась о пороге, Миральда ничуть не удивилась. И для загадочных магов Закрытого города, и для обычных ведьм и охотников за нелюдью существует грань, отделяющая доступную мощь от запредельной, непосильной. В ту ночь, обезумев от горя, она шагнула далеко за пределы своих обычных возможностей – и вот – расплата.

Чуть слышно скрипнула дверь; от мысли, что нелюдь застанет ее плачущей, кровь прилила к лицу. Но руки по-прежнему двумя кулями лежали вдоль тела. Изо всех сил сдерживая рыдания, Миральда отвернулась к стенке – и вдруг ощутила прикосновения мягкой тряпицы к щекам.

– Успокойся, – твердо сказала Кларисс, – тебе тяжело, но это проходит… все проходит. Тебе надо поесть, чтобы силы возвращались быстрее.

– Вареного младенца? – просипела Миральда, безуспешно пытаясь улыбнуться, – спасибо, но я не ем человечину.

– Всего лишь похлебку из болотных трав. И ржаную лепешку.

– А откуда у тебя ржаная лепешка?

Кларисс усмехнулась; черные глаза странно блеснули.

– Не забывай, кто я. Если мне нужен хлеб – я всегда найду, где его взять. Быть может, даже из дорожной сумки погибшего странника. Вижу, ты побледнела? Нет, не беспокойся. Эту лепешку я честным образом украла. Просто украла, никого не убив.

… Миральда ела с ложки пустую похлебку, остро пахнущую болотным кареусом, жевала черствую лепешку – и старалась не смотреть в глаза своей добровольной сиделке. Хотелось спросить – «зачем ты это делаешь? Неужели надеешься сделать из меня такую же нелюдь, как и ты?» Но, при виде бледного, сосредоточенного лица ночницы язык прилипал к гортани – и вопрос так и оставался незаданным.

Позже Кларисс посидела немного рядом, молча, размышляя о чем-то своем. А Миральда, старательно прикидываясь спящей, из-под ресниц разглядывала ее лицо – красивое, без малейшего изъяна. Таких лиц не бывает у людей. И, не удержавшись, все-таки спросила:

– Кларисс… Ты помнишь, кем была до перерождения?

Черные ресницы резко взмыли вверх, тьма, наполнявшая и зрачки, и склеру, словно взорвалась, забурлила.

– Разумеется, помню. Если тебе так интересно, я не была человеком. Я была дэйлор.

Так вот откуда эти иссиня черные волосы, эти тонкие, совершенные черты…

– Я была дочерью одного из глав правящих домов, – тихо продолжила Кларисс, – это было так давно… уже две сотни лет минуло с тех пор, как моим домом стало болото. Но сестра, которая дала мне новую жизнь, сделала это… не спрашивая моего согласия. И я никогда не поступлю так, как она.

– Она… – Миральда закашлялась в попытке извлечь из порванных связок хоть какие-нибудь звуки, – она еще жива? Та, что сделала тебя ночницей?

Кларисс покачала головой.

– Нет. Мы жили тогда в Кайэрских топях, и нас поймали люди. Ее убили сразу, меня… Оставили в живых. И я отправилась бы вслед за сестрой, если бы не одна девушка.

– И эта девушка тоже стала ночницей? – прошептала ведьма, холодея.

Кларисс кивнула.

– Да, моя сестра… Ее убили три ведьмы, недавно появившиеся в здешних местах.

По прошествии трех дней Миральда смогла самостоятельно подняться с кровати и выйти из плетеного дома болотной ночницы.

Как и предполагала ведьма, хижина стояла на небольшом возвышении, посреди гнилых топей; кости, часть из которых принадлежала детям, были раскиданы по островку, белели среди изумрудной травы. Запах гнили и разложения, по неизвестной причине незаметный внутри дома, здесь был весьма ощутимым.

Стараясь не наступать на кости, Миральда обошла хижину – и остановилась у кривого навеса. Там, на траве, лежал продолговатый кокон серой паутины, формой своей отдаленно напоминающий спящего на спине человека с руками, сложенными на груди. Ведьма осторожно прикоснулась к мягкой поверхности – и тут же отдернула руку: кокон оказался довольно горячим.