От роскошной пепельной гривы Хеллы почти уже ничего не осталось, лишь черная сморщенная кожа, похожая на горелый пергамент, обтягивала обожженный череп. Смачный зеленоватый комок, вылетев изо рта Лиса, попал девушке на макушку. Вот тут-то и произошло чудо, столь впечатлившее огнедышащего парня.

От макушки на голову, плечи и руки, на все места, которые были поражены огнем, мгновенно расползлась мутная пленка неаппетитного цвета, сбивая на своем пути неугасимое пламя. Лис не успел бы и до трех досчитать, как все было кончено. На полу, свернувшись в позу эмбриона и тихонько поскуливая, лежало кошмарное, сгоревшее на треть создание, совсем недавно бывшее роскошной красавицей.

– Сына! Сына спаси!!!

Крик Фрога вывел Лиса из ступора. Столь эффектных соплей у него уже не было, потому парень плюнул тем, что осталось.

Получилось жиденько. Плевок попал на плечо Арга, добросовестно расползся, на сколько смог, сбив огонь с левой руки, половины лица и части шеи… На большее его не хватило. Правая рука и грудь оборотня продолжали пылать. Еще немного – и пламя вот-вот переметнется на гобелены, которыми сплошь были увешаны деревянные стены…

А у Лиса, как назло, во рту пересохло. Еще бы: носиться по крышам как угорелый, навернуться с высоты десяти локтей, насмотреться на то, как оборотни тебя сожрать пытаются… У кого хочешь во рту кошачий вкус появится вместе с ощущением наждачного языка, снимающего стружку с десен.

– Спаси его… – уже не кричал, а негромко выл старик. Так, что Лису даже стало его жалко.

Парень вскочил с пола, подбежал к столу, схватил один из кубков, набрал в рот то, что там было, и, метнувшись к горящему Аргу, прыснул на него, словно домохозяйка на белье, которое бабы в деревнях гладят после стирки тяжелыми угольными утюгами.

И тут настало время Лису сильно удивиться в третий раз…

Арга начало страшно корежить. Огонь спал, но не исчез полностью. Сейчас он словно пожирал то, что разбрызгал на него Лис, одновременно трансформируя плоть оборотня в нечто совсем невообразимое. Из плеч, боков и головы Арга полезли наружу костяные рога. Правая рука под действием страшной магии начала костенеть, пальцы против воли несчастного сжались в кулак, сливаясь воедино и превращаясь в нечто, напоминающее раздвоенное копыто.

– Бычья кровь, – простонал Фрог. – Ты плюнул на драконий огонь разбавленной бычьей кровью…

Сочетание крови, слюны и огня стремительно уродовало плоть Арга, превращая правую сторону его тела в нечто ужасное. Через некоторое время огонь погас, но на то, что лежало на полу, смотреть было жутко.

Фрог стоял на коленях перед своими детьми и рыдал, как самый обычный человек, которого постигло большое несчастье. Впрочем, в жизни любое горе очень часто есть следствие другого – того, которое пострадавшие причинили или пытались причинить другим. Дядька Стафф говорил, что зло, как и добро, всегда возвращается к тем, кто их делает. Такое уж у них свойство.

Но люди часто не осознают этой простой связи. Они считают себя безгрешными и искренне удивляются, если кто-то в ответ расплачивается с ними той же монетой. В этом оборотни, похоже, не особо отличались от людей.

Прервав рыдания, Фрог медленно поднялся с пола и поднял на Лиса тяжелый взгляд.

– Будь ты проклят, хомо, отнявший у меня детей! Тем, кто лежат здесь, на полу, уже никогда не стать прежними Аргом и Хеллой. Но и тебе никогда не стать тем, кем ты был, дракон в образе человека. Запомни, однажды ты будешь рыдать, как я сейчас, но ничего изменить не сможешь…

Безутешный старик говорил что-то еще, но Лис уже его не слушал. Если б сейчас хомо висел над дубовой кадкой вниз головой, словно поросячья туша, из которой сцеживают кровь, а его дети готовили кубки для ночной пьянки, с точки зрения Фрога, все было бы вполне нормально. Но получилось наоборот, поэтому у него сейчас большое горе, а на языке – проклятия в адрес пищи, не пожелавшей становиться таковой. Ну да, мяснику тоже бы не понравилось, если б корова, которую он ведет на убой, вырвалась и пропорола его рогом насквозь. У каждого своя правда. Как, например, та, что Фрог с радостью вырвал бы своими зубами горло ненавистного хомо, но просто не хочется ему корчиться на полу рядом со своими детьми. Боится он и потому в бессильной ярости брызжет слюной, так как ему больше ничего не остается.