Но я все правильно рассчитал, кость под кулаком не хрустнула. Но в то же время Томпсона как тараном снесло, еле успел подхватить его за навороченную камуфлу. После чего я присел, закинул себе на плечи бесчувственное тело и как можно быстрее пошел в том направлении, куда умчался Кречетов. Все-таки лучше спасти одного живого человека, чем бессмысленно умереть вместе с теми, кому, к сожалению, не суждено воскреснуть…

Мне было до жжения в глазах, до зубовного скрежета жаль своих так и не оживших друзей, которые навсегда остались в зале, быстро заливаемом напалмом, капающим с потолка. Но поделать ничего не мог – как говорится, на все воля Зоны. И потому я, беззвучно матерясь, тащил на себе Томпсона в темноту многочисленных подземных коридоров, начинающихся сразу за помещением лаборатории. Если не можешь помочь всем, помоги хотя бы одному. Это старый закон выживания на любой войне, потому что когда-нибудь этим одним можешь оказаться ты сам…

Я понятия не имел, куда свалил Кречетов. Коридоры, слабо подсвеченные «вечными лампочками» и фосфоресцирующими лишайниками, ветвились, разделялись, пересекались друг с другом, словно кто-то специально создавал этот лабиринт с единственной целью – чтобы любой попавший в него тут же заблудился. Возможно, в военном отношении в этом и был определенный смысл – враг, проникнувший сюда без карты, сразу попадал в ловушку, наверняка начиненную смертоносными сюрпризами. Даже удивительно, что я пока не наткнулся ни на один из них.

«Чуйка» моя молчала, словно радио, в котором сели батарейки. И неудивительно – я был измотан до предела. К тому же, когда у тебя на плечах разлегся здоровенный кабан, который вместе с оружием и снарягой весит за сто кило, ментальные способности вырубает моментом, будто и не было их никогда.

Пройдя еще сто метров вперед, я понял, что это – все. Больше не могу. Еще немного – и я, придавленный весом Томпсона, рухну мордой в бетонный пол и больше не встану.

Такой расклад меня совершенно не устраивал. Я остановился, сгрузил с себя полицейского и усадил его на пол, прислонив спиной к сырой стене и предварительно сняв с него оружие и рюкзак. Вырубленному человеку это все по определению не нужно, а мне может пригодиться.

В результате я стал обладателем совершенно нового автомата Калашникова, какие на зараженных землях можно было раздобыть только в научном центре Захарова, знаменитого пистолета М1911 и рациона питания на три дня, который я уничтожил на треть в рекордно короткое время, ибо жрать хотел, как оголодавший крокодил.

Консервированная вода в рюкзаке американца тоже нашлась, а что еще сталкеру надо? Тушенка, галеты, да запить это все – и счастлив. Человеку вообще, по большому счету, для счастья немного нужно – покушать да выспаться, да чтоб дождь на башку не лил и снегу не по колено, а хотя бы по щиколотку. Не понимают этого многие, пока кишки по деревьям не развесят. И вот тогда, без кишок-то, и приходит осознание счастья, утраченного навсегда. Да только поздно…

На сытый желудок меня часто посещают умные мысли – вместе с желанием придавить минут шестьсот. Короче, я не заметил, как вырубился…

И такое впечатление, что едва глаза закрыл, как чужой взгляд почувствовал. Оно для нас, сталкеров, как пощечина или, скорее, удар кулаком в зубы. Мигом вырывает из блаженно-дремотного состояния, потому что чужой внимательный взгляд в Зоне не предвещает ничего хорошего.

В общем, проснувшись, я обнаружил себя сидящим на полу с пистолетом в руках, направленным в лоб американского полицейского. Который, к слову, душить меня не собирался, а просто смотрел в глаза.