– А еще некоторым кажется, что они здесь были, – негромко продолжал Вадим. Не стоило замыкаться на одной теме, – необычное дежавю, согласитесь. И не только Рухляду – многих из нас терзают сомнения, но они не признаются, а судорожно ищут причину, в чем дело. Охотно причисляю себя к последним. Да, я убежден – это уже происходило. Дом, кровати наверху, выщербинка в лестничных перилах, как будто две параллельные насечки, выбитые крупным зубилом…

– Это не дежавю, – высказался определеннее Макс. Он смотрел в стол, предпочитая не показывать глаза, в которых поселился ужас.

Вадим сглотнул.

– А еще некоторым, не будем показывать на них пальцем, кажется, что мы… знакомы. Не все и не со всеми и… не совсем с теми людьми, что здесь сидят…

– Сам-то понял, что сказал? – удивилась Валюша.

– Главное, чтобы другие поняли. А они понятливые, у них развеялись последние сомнения.

– Ну, тогда я набитая дура, – пожала плечами Валюша.

– А это твоя личная проблема. Ну так что, господа… – тишина угнетала, Вадиму хотелось говорить. – У кого тут не развеялись последние сомнения? Пройдите наверх. Постойте у окна с видом на двор. Посидите на кровати, откройте тумбочку, встаньте голыми ногами на половик под кроватью. Эффект дежавю обещаю. Да что вы, в самом деле, скромничаете, господа? Мы с вами одного возраста – кому-то тридцать три, кому-то тридцать четыре. Так и должно быть. Давайте признаемся – да, нас снова собрали вместе. Неприятное обстоятельство, но пока ничего летального, расслабьтесь.

– Не-е, ни хрена не догоняю, – протянула Валюша. – Ты хочешь сказать, вы знакомы друг с другом?

– Более-менее.

– И не помните?.. Послушай, Кольцов, ты из меня полную-то идиотку не делай. У ребенка без вас жизнь тяжелая, так мне еще и в ваши отношения вникать?

Кто мог, улыбнулся. Особенно это удалось Борьке, чей зловещий череп от натянутой улыбки стал вылитым «Веселым Роджером».

– Это было так давно, деточка, – утробно проворчал Борька, – двадцать с лишним лет назад. Все эти дяди и тети были маленькими детьми. А этот дом, будь он неладен, назывался школой…

Тишина царила безупречная. Даже ветер в тайге на время стих. По оконной раме карабкался огромный бледно-серый паук. Не очень хорошая примета.

– И вы забыли о том, что с вами было? – недоверчиво спросила Валюша.

– Ну, как бы да, – кивнул Борька. – Остались отрывочные воспоминания, неясные образы, ночные глюки, головная боль. Сужу, впрочем, по себе.

– Ужасная головная боль, – поправил Вадим.

– И ничего конкретного. Кошмарный детский сон – ни черта о нем не помнишь, но вроде был.

– Чудеса в решете, – Валюша почесала макушку вместе с помпоном. – Вы хотите сказать, через двадцать лет я забуду и вас, и эту берлогу, и автобус, и то, как вы тут парили мне мозги? Да вы что, смеетесь?

– С тобой иная ситуация, девочка, – подала голос «роковая» брюнетка. Вопреки ожиданиям, ее голос потеплел. – Мы были младше тебя. Твои мозги не подвергали психологическим нагрузкам, не выжигали память, не гипертрофировали, доводя до абсурда всего лишь одну грань твоей многогранной сущности. Она ведь у тебя многогранная, да?

«Ну вот и все, – тоскливо подумал Вадим, – ОНО вернулось…»

А ведь он кривил душой. Лукавил с самим собой. Изначально, еще до приглашения в областное управление ФСБ, он понял: прошлое возвращается. Это плохо – когда не помнишь прошлого, но боишься его каждой клеточкой тела. Он пытался вытравить воспоминание за время многолетней службы в армии – не вытравил. Он чувствовал интерес к своей персоне. Спиной чувствовал. То отмечаясь ежемесячно в окружной комендатуре, то покупая сигареты в киоске, то входя во двор, где плотно сидели старушки. Даже в теткиной квартире, временно приспособленной под жилье… Звонок из ФСБ лишь подтвердил его опасения. «Зайдите, пожалуйста, такого-то числа в кабинет номер двести пять. Пропуск вам выпишут. Если вас, конечно, не затруднит». Обязательно затруднит, но кому это интересно? Кабинетик был небольшой, стильно обставленный. Чекист невысок, невзрачен, рукопожатие крепкое. О нем здесь знали – о службе в 76-й дивизии ВДВ, о неудавшейся семейной жизни, о боевых заслугах, о длительном в связи с ранением отпуске, в котором ему еще пребывать и пребывать. «Уважаемый Вадим Алексеевич, товарищ лейтенант, – голос не вкрадчивый, располагающий к доверию, – двадцать лет назад вы стали жертвой бездумного, вредного, совершенно бессмысленного эксперимента. Московскими товарищами проведено расследование, в деле поставлена точка. Скажите спасибо одному бывшему воспитаннику этой, с позволения сказать, школы. Он нанял ловкого адвоката, сумевшего доказать моральный ущерб. Отныне вам положена солидная денежная компенсация и ряд льгот со стороны государства. Поздравляем, Вадим Алексеевич. Вам предстоит обратиться в институт психологической коррекции при НИИ мозга для краткого медицинского обследования и составления необходимых документов. Данный институт занимался вами в 82-м году, и только его заключение имеет юридическую силу для подготовки требования на возмещение. В институте до сих пор хранится ваше досье, уж не взыщите. Но вам совершенно незачем волноваться – это пустая формальность, без которой, увы, дело не сдвинется с места. Базовый НИИ располагается в Томске, а институт психокоррекции, к сожалению, в районном центре Любимовка – ну, вы понимаете, у нас всегда такие «тихие» организации формировали подальше от людских глаз. Сейчас это предприятие полностью перепрофилировано. Вам подскажут, как туда добраться (и подсказали – двухчасовым автобусом из Славянки). Однако нас уже торопят – вас не затруднит появиться в институте 16 сентября, в понедельник, то есть через два дня?.. О какой сумме, вы спрашиваете, может идти речь? Простите, Вадим Алексеевич, я не бухгалтер, моя должность гораздо скромнее, спросите об этом у сутяги-адвоката, он сегодня на коне – целое НИИ «обул», но, думаю, речь идет о нескольких тысячах долларов. Распишитесь, пожалуйста, в том, что вы ознакомлены»…