>

>< Марианна > 14 мин. 45 сек.

>< Кристоф > НИЧЕГО не могу поделать.

>< Марианна > тиктактиктактиктак

>< Кристоф > хочешь, могу послать мейл админам сайта, чтобы тебе помочь.

>< Кристоф > ау? Ты тут?

>< Марианна > “ваш собеседник в данный момент беседует с полицией”

>< Кристоф > Ок, если это я, зачем мне писать тебе на мыло?

>< Марианна > это главный принцип харрасмента. Жертва должна знать, что ее домогаются.

>< Кристоф > но зачем под своим именем? Я мог назваться кем угодно.

>< Марианна > чтобы внушить мне доверие.

>< Кристоф > тебя в детстве от паранойи не лечили, нет? Можешь звонить в полицию, если тебе так нравится. Но помочь я тебе почти ничем не могу. В крайнем случае могу запросить у админов IP-адрес, с которого выложено видео, и попробовать его вычислить.

>< Марианна > хочу, чтобы эта мерзость исчезла прямо сейчас.

>< Кристоф > знаю. Понимаю. Но не вижу, что можно сделать. Погоди… наверно, знаю одного чела, который мог бы помочь. Или хотя бы срочно что-то подсказать. Он довольно хорошо шарит в компах. Спросить его?

>< Марианна > = послать ему ссылку и пусть он смотрит ролик. НЕТ.

>< Кристоф > других способов нет.

Пауза на несколько минут: Марианна перечитывает разговор. Стоит ли доверять этому парню, свалившемуся невесть откуда? Vox она знала и в самом деле не вполне понимала, с чего бы его главный редактор вдруг решил ей нагадить. Она схватила одеяло и накинула на плечи. Ее видео висит в сети, в голове не укладывается.

>< Марианна > мне плакать хочется. И тошнит. Ты даже не представляешь, как на меня подействовало.

>< Кристоф > это наверно ужасно

>< Марианна > твой дружбан, он кто?

>< Кристоф > он не дружбан. Мы знакомы по интернету, он для меня пишет на технические темы. Программист, по-моему. Ни разу с ним не встречался, но у него талант, точно. Если хочешь, посмотрю, в сети ли он, и позову в наш чат. Сама решишь, доверять ему или нет.

>< Марианна > не знаю

>< Кристоф > слушай, если ничего не делать, его и другие посмотрят…

>< Марианна > знаю. Представляю, как они все сидят дома, смотрят на меня и… буээ…

“Заколебали, блин, как же они меня заколебали… хоть об стену убейся, как заколебали… и как подумаешь, что однажды умрешь, тоска берет, а мне уже девятнадцать, и я трачу время на всю эту херню. Лучше прямо сейчас удавиться поливальным шлангом”.

– Поль, если тебе с нами скучно, так и скажи…

Поль посмотрел на мать. Она мешала в глиняной миске салат из макарон. Они сидели за столом в саду, под зонтиком, который отец полчаса наклонял под таким углом, чтобы идеально защитить их от последних бледных лучей солнца, притом что час назад все они пошли и надели по второму пуловеру.

– Угу… ну да, вот именно…

– Поль!

– Ок… Проехали. Я веселюсь, как укурок, я переживаю один из самых ярких моментов в жизни. Нет, я правда сроду так не веселился, как сейчас, с вашими беседами об арабо-израильском конфликте под макароны.

– Поль! Ты грубишь.

– Нет, мама. У меня депрессия. Совсем другое дело.

При слове “депрессия” отец поднял голову от тарелки, словно услышал зов. Он был психиатром и считал определенный набор лексики как бы синонимом собственного имени. В его голове “Эй, Ален Гедж, привет!” легко заменялось на “у него/нее склонность к депрессии”, “у него/нее абулия”, “он/она не справляется с эдиповым комплексом”. Полю казалось, что все это действует как кодовые слова, активирующие убийц, разве что у отца они активировали “архиважный” тон.

– Депрессия – не вполне точный термин, но у тебя действительно присутствует склонность изолироваться от мира, от принципа реальности, создавать себе виртуальный, всецело фантазматический мир.