На этих словах со своего места подскочил другой этик, молодой, тонкий телом и, как оказалось, такой же тонкий душой юноша. Его большие голубые глаза словно искали помощи, а сам он так спешил к трибуне, что даже запыхался. Казалось, если он не доберется до нее в следующее мгновение, то рухнет бездыханный прямо в зале.

– Я понимаю, что хочет донести до нас господин Даниэль, я также согласен с его предложением изобрести лекарство для преодоления застоя в развитии нашего организма. Но есть одно но – это авантюра, на которую согласится далеко не каждый, ведь никто не знает, пойдет ли все по плану или мы допустим где-то ошибку и вдруг уничтожим жизнь вообще. Возможно, нам не понравится сам результат. Вдруг нас ждет крах надежд и мечтаний? Что если кто-то разочаруется в эксперименте и захочет вернуть себе свое прежнее существование? Что если нет ничего прекрасного в той «продолжающейся», ведущей к концу жизни? И, потом, вы привели пример про потерянную любовь, а как же быть с теми, кто, напротив, живет счастливо и не хочет ничего терять? По сути, ваше предложение – добровольная, постепенная эвтаназия, которая является тяжелейшим преступлением, как вам известно. Все это слишком неоднозначно, если говорить мягко. Слишком много вопросов и сомнений возникает на пути к воплощению ваших планов, господин Даниэль. Можете ли вы не только философствовать, но и предложить нам всем какие-то гарантии? Нет. Гарантий нет. И этот факт напугает многих, если не сказать всех. А не имея всеобщего согласия, ничего сделать нельзя, никто не вправе распоряжаться чужой жизнью, не говоря уже о жизни всех во Вселенной.

– Я совершенно с вами согласен, – донеслось с первого ряда, – позвольте, меня зовут Себастьян, я представитель школы психологического развития личности. Узнав о проекте, который собираются рассматривать в этот раз, я прилетел из другой галактики с тяжелыми мыслями. Если кто-то заговорил о столь серьезной теме, значит, скоро ее станут обсуждать все. Насколько это опасно, друзья? Ведь каждый истолкует проблемы, поднятые вами, по-своему. Что тогда может начаться в обществе, об этом вы подумали? Я прекрасно понимаю, что на этом собрании мы должны прийти к общему решению: либо разрешить вести разработку так называемого лекарства, либо наложить запрет на какие бы то ни было исследования в подобном направлении. В первом случае нам потребуется многое поменять в людях и не только в физическом плане, но, что важнее, в моральном. Людей надо будет подготовить к кардинальным переменам. И все это значит – сломать мировоззрение не одного отдельно взятого человека, это все равно что заставить всех птиц перестать летать и перейти на шаг… Можете себе такое вообразить? Да плевать, пусть даже можете, но теперь подумайте, как их всех заставить? Всех. Мы не только будем воспринимать все по-другому, но и сами будем другими. Все окружающее нас изменится для того, чтобы потом исчезнуть. Люди обретут новые страхи, в основе которых будет толкование смерти, и, возможно, все эти ваши оставшиеся цвета радуги перекроет один-единственный бескомпромиссный цвет – цвет черного страха перед собственной ограниченностью.

Из зала буквально вырвалось абсолютно противоположное мнение.

– Я не могу больше слушать, как вы, прикрываясь всеми людьми, на самом деле преследуете свои собственные интересы, ведь вы, естественно, думаете о себе, говоря, будто в нас проснется страх перед собственной ограниченностью. Видимо, в вас уже проснулся этот страх, хотя лекарства еще и нет. Не все настолько необъяснимо жадные до жизни. Да, мы живем уже очень долго, и, несмотря на то что не меняемся в физическом плане, развивается наше сознание. То, что процессы старения в нашем организме прекращаются на определенном этапе, скорее ошибка, сбой, аномалия, я убежден, в глубине души это чувствуют все.