– Следов пропавших парней так и не найдено?

– Нет.

– Дело застопорилось?

– Да. Надя еще что-то делала. Свидетелей дергала на допросы, с докладами ко мне ходила. Как она погибла, все… Глухарь крылышками бяк-бяк-бяк! – Хмелев помахал ладонями в воздухе. – Всех, кого можно опросили. И «наружку» выставляли. Следили и за друзьями, и за девчонками бывшими. И даже за родителями. Ни-че-го!

– И вы считаете, в глубине души, не для протокола, – примиряющее улыбнулся Назаров старому полковнику, – что гибель вашей сотрудницы не случайна? Что неисправная тормозная система в ее машине как-то связана с делом, которое она вела?

– Глупо, понимаю, что глупо! Что это просто совпадение. Но… Но считаю! Понимаю, что не могу, не должен, но считаю!

– Понятно… – Назаров протянул руку к папке с делом. – Позволите, Андрей Иванович?

– А то!

Хмелев охотно двинул папку по столу. Тут же развернулся к тумбочке. Чайник зашумел, задергался, выплеснул из носика густую струю пара и отключился. Залив чай кипятком, Хмелев активно помешал ложкой в стакане и тут же потащил стакан к губам. Шумно хлебнув пару раз, он с удовольствием зажмурился, глянул на Назарова, листающего дело.

– Сашку-то видел? – вдруг спросил он.

– Что?!

Пальцы, перебирающие страницы, замерли. Строки в бланках протоколов превратились в неразборчивую клинопись. А с затылка на шею, он точно почувствовал, поползли предательские струйки пота.

– Не прикидывайся, что не понял, – фыркнул Хмелев и снова шумно хлебнул крутого кипятка с жиденькой заваркой. – Александру, Александру – любовь всей твоей жизни, спрашиваю, видел?

– Почему любовь? Почему всей жизни? – Назаров, как ему казалось, равнодушно пожал плечами. И забубнил, не поднимая головы от папки: – Все давно прошло, – и тут же поспешно добавил: – Нет, не видел.

– Странно… А она в машине сидела, когда ты на крыльце стоял.

– В какой машине?

– Она с Усовым приезжала. Он насчет своей собаки интересовался. Он теперь ежедневно заезжает и по три раза на дню звонит… гад! – Скрипнул зубами Хмелев, поставил стакан на стол, снова поводил щепотью пальцев себя по груди. – Хорошо… Горяченького чайку… Так вот Сашка с ним приезжала. Она на него работает, на Усова. Финансистом или бухгалтером, точно не скажу. Огнев утверждает, что Усов глаз на нее положил, на Сашку-то. А Огнев все про всех знает! Это у нас ФБР просто, а не майор.

Он что-то еще говорил и про Усова, и про Сашу. Про ее мать, с которой Назарову сегодня уже довелось повстречаться. И которая, по утверждениям Хмелева, после возвращения дочери все силы бросила на то, чтобы ее удачно выдать замуж.

– А она вроде и была уже замужем, Сашка-то, – рассуждал сам с собой Хмелев, медленными глотками допивая чай, чтобы не нахватать в рот заварки, крупными хлопьями кружащей в стакане. – Чего-то не стала жить с мужиком своим. Домой вернулась. А в Москве жила, да… Квартиру ей там покойный папаша купил. Те-емная лошадка был этот Беликов. Ох, разговоров потом после твоего отъезда ходило про него! Жил странно, помер тоже странно. В лодке на рыбалке, прямо с удочкой в руке. После его смерти Сашка и вернулась, да. Тихо живет… Красавицей стала. Да ты помнишь, чего я тебе рассказываю. Усов не дурак, такую девочку выбрал, – и снова вспомнил: – Замучил уже со своей собакой, просто достал!

Саша сидела сегодня утром в машине Усова? В тот самый момент, когда он выходил подышать на улицу, она сидела в машине и смотрела на него? Пользуясь тем, что стекла в машине тонированные и видеть ее он не мог, она его рассматривала? А чего не вышла тогда? Не окликнула? Не сочла возможным? Не сочла нужным? Он неинтересен ей больше? И узнала ли? Вообще узнала его спустя десять лет?