Впервые отец так откровенничал со мной. Впервые говорил серьезно. Обычно он беседовал со мной, словно с пятилетней малышкой, а я подыгрывала: хлопала ресницами, сюсюкала и хихикала.

— Это последняя возможность изменить твою жизнь, Алисия. Ты не понимаешь пока, как многого можешь лишиться. Настоящей любви, преданности, дружбы, искренних человеческих чувств.

— И не надо мне, — тихонько буркнула я. — Вот уж печаль. И без них живут.

— Живут, — согласился отец. — Только можно ли назвать это жизнью?

Какое-то время он разглядывал меня, а я затаилась, точно мышь под веником, — еще одна поговорка моей няньки. Отец выговорился, высказал все, что накипело, глядишь, и отойдет. Сейчас главное — выбрать момент, изобразить раскаяние, состроить умильную мордаху — он и разжалобится. Можно и всплакнуть — верный способ! Как я про него забыла? Не иначе от растерянности.

Губы задрожали, я шмыгнула носом и… И ничего! Слезы не полились, как обычно. Я попыталась снова, тайком пребольно ущипнув себя за бедро. Словно огнем обожгло: теперь на нежной коже наверняка появится синяк, но глаза — вот незадача! — остались сухими. Папа наблюдал за мной со смесью жалости и грусти.

— Увы, Алисия. Заклятие избавило тебя от неискренних слез, и от неискренних чувств тоже — теперь твое притворство перед всеми как на ладони. Не получится изобразить паиньку.

От таких новостей мой желудок смерзся в ком льда. Или это сердце? Плохо представляю, где находится сердце…

— Да как же это… — выдохнула я, начиная верить, что этот кошмар просто так не закончится. — Я ведь не могу… В таком виде… Я чудовище!

Вот теперь слезы действительно хлынули из глаз. Искренние. Как мило.

Отец подошел ко мне и попытался обнять. Я оттолкнула его руки. Хотел погладить по макушке, я увернулась.

— Ты не чудовище, Алисия. Ты просто стала обычной девушкой. Не плохой, не страшной, такой, как многие. Это не конец света!

— Конец! Конец! Это катастрофа! Я уродина!

— Не преувеличивай, Алисия. Ты вполне мила, если приглядеться. Эти славные веснушки…

— Папа, это прыщи!

Некоторое время я рыдала навзрыд, все еще цепляясь за остатки надежды растрогать отца. Он вздыхал, молчал, но стало ясно: решения своего не изменит.

— Не могу ведь я появиться в академии под своим именем, — всхлипнула я. — Все знают Алисию Уэст. Как я стану смотреть им в глаза, когда расколдуюсь?

— Видишь, ты уже начинаешь мыслить в позитивном направлении! — обрадовался отец моим первым вменяемым словам после воя и рева. — Не переживай, об этом я позаботился, подготовил документы.

Отец вернулся за стол и вынул из папки гербовый лист с печатью.

— Удостоверение на баронессу Пеппилотту Гриллиан, родом из небольшого городка на границе с королевством.

— Пеппи…лотту? Гриль?

— Алисия, не драматизируй, это настоящее имя. У истинной Пеппилотты, увы, не проявилась магия, поэтому она не сможет учиться в академии, ты на время притворишься ею.

Более нелепое имя трудно вообразить. Словно сама судьба решила дать мне щелчок по носу, раздавить окончательно.

— Как же меня станут звать? Пеппа? Пеппа на гриле?

— Назовись Лоттой. Да и чем плохо имя «Пеппа»?

Я застонала, воздев руки к потолку. Впрочем, какая уже разница — Пеппа так Пеппа, моя жизнь все равно рухнула.

— А как же платья, — промямлила я. — Ни одно на меня не налезет. Что я возьму в академию?

— По этому поводу не переживай, студентам все равно выдают форму, а нарядиться можно только на зимний бал. К этому времени с тебя снимут мерки и сошьют платье. Выберешь любой фасон.

— Ага, — кисло согласилась я.

Маленькая ложечка меда в огромной бочке дег… говна.