– Здравствуй, Миана!

Миана с ловкостью заправского акробата перекувырнулся в воздухе и, ничуть не удивляясь, что молодой француз знает его, самым фамильярным тоном ответил:

– Здравствуй, Андре! Как ты себя чувствуешь?

Через несколько минут юноши сидели рядом и болтали, как старые друзья. Мали не было дома. Миана помог Андре надеть оставленный стариком широкий джути и повязал ему голову легким тюрбаном.

– А где же куртка, туфли? – спросил Андре.

– Ого, чего захотел! – засмеялся Миана. – Сразу видно знатного барина. Нам, молодым нищим, не полагается носить ни курток, ни башмаков. Если озябнешь, можешь завернуться в одеяло, которым Мали закрывает змей, а о башмаках и думать забудь. Господа брамины строго-настрого запрещают нам, нечистым натхам, носить без особого разрешения обувь. Отец наш, Мали, имеет на это разрешение от верховного жреца в Бильзе. Но это только к слову… Самое главное помни, что для успеха дела ты должен казаться в глазах всех простым нищим.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, если это так нужно, – вздохнул Андре.

– Да, друг мой, необходимо. Впрочем, это совсем не так страшно, как кажется. Кожа на твоих ногах быстро огрубеет, и ты через несколько дней будешь свободно ходить по острым камням. Скорехонько загорит и твое белое тело на солнышке, и тебя нельзя будет отличить от настоящего индуса, что нам и требуется.

Очень обрадовался Мали, когда, вернувшись домой, увидел подле лачуги Андре и Миана, весело играющих с обезьяной. Миана хотелось поскорее показать новому другу все таланты своего ученика – обезьяны Гануман. Обезьяна была в ударе и мастерски исполнила все, чему ее научили: притворялась мертвой, проделывала деревянной саблей разные воинские упражнения и необыкновенно ловко одним прыжком вскакивала на крышу лачужки. Ее забавные ужимки очень потешали Андре.

– Вот и чудесно, сирдар, – сказал Мали. – Вижу, Миана даром не терял времени. Тем лучше, медлить нельзя, надо скорее уходить отсюда.

– Хоть сейчас, Мали, но куда?

– Как я узнал сегодня утром, для нас открыт путь только на север, так как Каунпор, Джанси и Агра осаждены мятежниками, Дели, Мерут и Лукнов также в их руках. Гималайские раджи держат сторону англичан; у них нашли себе приют тысячи европейцев, бежавших с берегов Ганга. Но для нас путь из Каунпора в Муссури отрезан, значит, придется сделать большой крюк и идти через Тераи, этот дремучий лес с топкими, непроходимыми болотами, лежащий у подошвы Гималайских гор. В этой местности нет поселений людей, там водится бесчисленное множество диких зверей да бродят стада слонов и носорогов. Миновав Тераи с его топями, мы очутимся в Дера-Дуне, области несколько более населенной, но тоже очень опасной. Как видишь, путь нам предстоит нелегкий.

– А все же надо скорее отправляться, – заметил Андре. – Думаю, дикие звери окажутся не такими жестокими, как эти бессердечные люди. Ничто меня теперь не страшит, я на все готов.

– Отлично. А чтобы не терять драгоценного времени, я сейчас дам тебе урок… Миана, убери-ка свою обезьяну, – приказал он молодому индусу, – и принеси корзины со змеями.

Когда Миана принес корзины, старик открыл ту, где, свернувшись кольцом, лежала красавица Сапрани, достал тумриль и стал учить Андре играть на нем.

Тумриль, род флейты, один из самых первобытных музыкальных инструментов; изображение его сохранилось на памятниках седой старины, насчитывающих более четырех тысяч лет. Это не что иное, как дудка, проткнутая сквозь небольшую тыкву; в нижний конец дудки вставляются две тростниковые трубочки с множеством отверстий.

– Дуй потихоньку в трубочку, – сказал Мали, – да перебирай не спеша пальцами по дырочкам. Чем однообразнее звук, тем больше он нравится змеям. Всякий звук привлекает их внимание. Любопытная от природы змея старается узнать, откуда он идет, приподнимается, раздувает голову и тянется к тумрилю, словно хочет получше разглядеть блестящие на нем бусинки. Не в силах отвести глаз от флейты она раскачивается из стороны в сторону в такт инструменту, словом, как говорят, пляшет… Вот тебе тумриль, начинай.