8

Андраш Каллош в одиночестве сидел на кухне, рассматривая этикетку на бутылке крепкой сорокаградусной палинки, утверждающую, что та прошла двойную дистилляцию. Судя по невысокой стоимости, это было ложью, но вполне соответствовало его скромным финансовым возможностям. Распечатав блок контрабандного «L&M», которым он разжился у одного русина, Андраш закурил. От того, что он курит сигареты, которые остальным обходятся по полтысячи форинтов за пачку, ему стало легче. Даже ранняя седина, прорезавшая его волосы в двадцать пять лет, и к которой он до сих пор не мог привыкнуть, казалась не такой неуместной, как обычно. Всё-таки со стороны это выглядело, наверное, странным: в таком возрасте быть наполовину седым. Он посмотрел на оконное стекло, чтобы увидеть там своё отражение. Оно действительно там было – отражение двадцатисемилетнего мадьяра[5], чьи тёмные, коротко остриженные волосы то тут, то там чередовались с участками белых и серых. Годам к тридцати он, наверное, станет совершенно седым.

Осознав, что уже почти стемнело, Андраш подошёл к окну и задёрнул шторы; пальцы его пошли мелкой дрожью, как всегда, когда он вспоминал о трагической смерти Жолтана. Он не верил в версию полиции, утверждавшей, что Жолтана загрызла крупная взбесившаяся собака, вроде дога или мастиффа, а пистолет подобрал какой-то подонок, живший под чужим именем; он не верил и в то, что пистолет подобрали сами полицейские. Андраш не верил в это, потому что сам был там и отлично видел, как всё произошло. И он так никому и не рассказал о том, что был тогда на площади Кароя Коша, хотя все кругом об этом знали. Эржбет, так и не оправившаяся от потрясения, пережитого в тот далёкий вечер, «села на иглу» и через пару лет умерла от передозировки. Андраш, который с тех пор стал заикаться, вскоре обнаружил, что панически боится темноты и уже не может выйти на улицу вечером – ноги сами несут его обратно.

Он решил выпить, чтобы унять дрожь в руках. Зажав дымящуюся сигарету в зубах, он отвернул крышку и налил себе полную рюмку, которую тут же нетерпеливо опрокинул. От обжигающей горло палинки у него на глазах выступили слёзы. Андраш сделал затяжку и сел за стол. Каждый раз, когда он вспоминал о Жолтане или когда наступала темнота, перед мысленным взором вновь возникало видение двух глаз, пылающих фосфоресцентным огнём. Подобно ацетиленовым горелкам, они вспыхивали каждый раз, когда Андрашу случалось оказаться в темноте или в сумерках.

За минувшие с тех пор долгие годы ни одного вечера не прошло без того, чтобы он не вспомнил историю, навсегда изменившую его жизнь. Золотой пистолет был так близко…

На глаза вновь навернулись слёзы, и Андраш налил себе ещё одну рюмку. Уже почти плача, он выпил содержимое одним глотком. Вздрогнув всем телом, он почувствовал себя лучше и затянулся. Ему захотелось выпить ещё.

Схватив бутылку, он вдруг, почти неожиданно для самого себя, начал жадно пить из горла. Только когда ему полегчало, Андраш успокоился. Он ощутил, что стало гораздо теплее, а настроение начало стремительно улучшаться. Глядя на расплывающуюся надпись на этикетке, он поднёс бутылку ближе, чтобы прочесть её, и понял, что уже пьян.

Тут Андрашу вспомнилась фраза, которую он сам частенько повторял, и которая вдруг повергла его в отчаяние, заставив вновь увидеть пылающие бледно-зелёным огнём глаза. Они принадлежали существу, склонившемуся над телом Жолтана.

– Т-т-т-только в Бу-бу-бу-ддапеште!..

Сказав так, он зарыдал.

1

Сильный порыв ветра, от которого не могла защитить тонкая куртка и одетый под неё свитер, заставил человека согнуться ещё больше, чтобы хоть как-то прикрыть лёгкие. И без того сгорбленный под тяжёлым содержимым своего рюкзака, он тут же поскользнулся на размякшей после дождя немощёной дороге и едва не упал. Осторожно продвигаясь вперёд маленькими шагами и то и дело спотыкаясь, он вскоре преодолел расстояние, отделявшее его от вершины холма. Там он немного передохнул и продолжил свой путь, скудно освещаемый луной, которую вновь затянуло облаками. Несмотря на это, человек двигался достаточно уверенно, так как отлично видел в темноте. Впрочем, ему не было нужды уповать на свои, весьма нестабильные, сверхъестественные способности для того, чтобы сориентироваться на местности: он был здесь накануне днём и всё разведал. Дорога к кладбищу и к могиле, в которой был захоронен некрещёный ребёнок, настолько крепко усвоилась его памятью, что он нашёл бы её и с завязанными глазами.