Ниже, вокруг того места, где лежала на земле Крис Гатри, июньские вересковые пустоши перешёптывались, и шелестели, и встряхивали своими накидками, жёлтыми от цветущего дрока и слегка присыпанными лиловым – вереском, ещё, впрочем, не вошедшим в полное буйство цвета. На востоке, в кобальтовой сини неба, видны были отблески Северного моря – это в Берви, и могло статься, что ветер в тех краях через час-другой переменился бы, и ты бы почувствовала, как всё вокруг меняется, и услыхала, как он, ветер, поёт, словно тронутые струны, принося с просторов моря струящуюся прохладу.

Однако уже который день подряд ветер дул с юга, игриво встряхивал вересковые пустоши и неспешно взбирался на сонные Грампианы, заросли ситника вокруг озера клевали верхушками и трепетали, когда его рука проходилась по ним, но он приносил больше жара, чем прохлады, и все поля иссохли, истощились, красная глинистая земля Блавири призывно раскрывала свои борозды в ожидании дождя, который, казалось, никогда не прольётся. Здесь наверху холмы поражали красотой и жаром, но сенокосное угодье всё растрескалось от засухи, и на картофельном поле за сараями ботва уже вся поникла, рыжая и ржавая. Люди говорили, такой засухи не было с восемьдесят третьего, а Длинный Роб с Мельницы говорил, что по-крайней мере в этом Гладстон38 точно не виноват, и все смеялись, кроме отца. Бог знает почему.

Некоторые говорили, что на севере, ближе к Абердину, дожди лили как из ведра, так что Ди вышел из берегов, и дети вылавливали застрявших на мелоководье лососей, и всё это, наверное, было просто восхитительно, однако ни единого всполоха грозовых туч так и не блеснуло над холмами, дороги, которыми ходишь в кинраддскую кузницу или к Денбарну, покрывались волдырями от жары, и пылищи на этих дорогах было столько, что автомобили катились, пыхтя, как кипящие чайники в клубах пара.

И так им и надо, говорили люди, они вечно на остальных плюют, эти говнюки на машинах; один из таких две недели назад чуть не переехал Уота Страхана, так затормозил напротив Чибисовой Горки – аж колёса завизжали, Уот завыл, как кот с колючкой под хвостом, а Че вышел размашистым шагом и схватил водителя за плечо. И Ты какого же чёрта творишь? спроил Че. И водитель, он был наряжен щёголем, краги на ногах, надвинутая на глаза шляпа, сказал Следи за своими щенками, чтобы не болтались по дороге. И Че сказал Следи за своим языком, чтобы он был повежливее и залепил парню-автомобилисту по уху, и тот кувырком полетел в пыль, и госпожа Страхан, та, что старшая дочь из Недерхилла, выскочила на улицу, вереща Господь Всемогущий, ты же убил его, дубина стоеросовая! а Че только засмеялся и сказал Не боись! и ушёл.

Но госпожа Страхан помогла щёголю подняться, отряхнула его, почистила щеткой и извинилась за Че, очень вежливо. И единственная благодарность, которую она получила, была такова, что Че прислали повестку с предписанием явиться в Стоунхейвен, обвинили его в нанесении побоев и оштрафовали на фунт, и Че вышел из суда, говоря, что нет справедливости при капитализме, и что революция скоро сметёт его коррумпированных прислужников. И, вполне возможно, что так оно и случится, говорил Длинный Роб с Мельницы, но, ей-богу, пока что примет грядущей революции было так же мало, как намёков на дождь.

Возможно, из-за этой засухи случалась в те дни добрая половина всех раздоров в Долине