Волнение морских волн было уровня четырех балов, что не являлось ужасно страшным явлением, а скорей привычным, чем-то райское благоденствие, сопровождавшее корабль в первый день. На палубу не выходили, качка усугубила положение людей, страдающей морской болезнью. Им надо было привыкать, ибо впереди ожидали еще куда свирепые места – судно неизбежно шло на север.

К пятому часу дня старший помощник боцмана отрапортовал о пересечении сорок пятого градуса северной широты.

В европейской России – эта широта совпадала с богатыми на солнечный свет регионами, а именно с Крымом, Кубанью и Бессарабией, Северного Кавказа где в эти дни все еще было тепло и начинался сбор винограда. Здесь климат был куда менее благоприятен. Хотя и не сказать, что плох. Японцы ведь не жаловались, а с отсюда до Саппоро было девять часов ходу на корабле такого уровня, всего-то. А все, кто бывал там хоть раз, поражались красоте и буйству красок растительного мира. Особо красиво там было именно сейчас – осенью.

Но к сожалению «Гельвеция» не собиралась заходить в Японию, тем самым лишив гостей корабля особенной восточной красоты. С другой стороны, сорок пятый градус, это также и грозная и пустынная Монголия, и район озера Балхаш – там, где соленная часть озера составляет симбиоз пресной части, разделенным узким проливом.

Оставались лишь лицезреть через иллюминаторы за окружающим миром. Постепенно, медленно, с каждой милей, акклиматизируя обитателей стального монстра к безвылазной жизни внутри корабля. Кто-то писал, кто-то читал. Неоднократно посещали горожанпассажиров мысли о том, как поживает их дом, не разворован ли он за это короткое время, не сгорел ли – ибо знали, знали, какой русский человек!

Лишние мысли накручивали и не давали спать, давая странное бодрствование, сопряженное с усталостью от бездействия. Тут и не походишь, не погуляешь, когда за бортом такая дивная музыка! Тяжелее всего было животным – не обнюхавшим действующую обстановку и подверженным влиянию посторонних колебаний, звуков, запахов.

Жизнь в корабле затихала с закатом – лишь редкие всхлипы детей. Собаки смиренно, как и кошки, свернувшись в клубки, спали. Данных о том самом ѐжике – единственном не только на корабле, а на сотни верст точно, не имелось. Невесело, безотрадно, жалобно, невыразительно, уныло, неинтересно, тоскливо, занудно, прескучно, пресно, нудно, нерадостно прошѐл третий день путешествия. Скорость корабля несколько снизилась и продвижение замедлилось.

Со всех сторон «Гельвецию» окружало Японское море, погода окончательно портилась, хоть и ветер смягчился. Свинцовые тучи нависали со всех сторон. Но дождь не срывался – не облегчая заполненные до основания небесные бочки с водой. Небесное светило не появлялось совсем, не видно было и месяца в ночное время. Уж слишком тѐмной и непроницаемой оказалась для света материя крохотных капелек воды.

Сидящим в каюте картина, в меру объективных ограничений предоставляемых небольшими иллюминаторами картинка казалась статичной и несменяемой. Мало кто мог набраться сил, чтоб часами смотреть на застывший кадр немого кино, все ожидая, что рукоятка синематографа прокрутит надоевший кадр и представление продолжится.

Более интересным делом занимался доктор Генрих Вячеславович Бзежинский, изводя перо и бумагу на какие-то рисунки, заметки. Таким образом он решил охарактеризовать всех «постояльцев» морского отеля. Он выводил карандашом прелестные гримасы запомнившихся ему людей, а пером уточнял мельчайшие подробности лица, такие как брови, усы или бороду, либо прическу. Для каждого из примерно тридцати – а он запомнил и больше, имея прекрасную память на лица, и увлеченного физиологией, антропологией и иными сложными и малоизученными дисциплинами, он выделял по странице, где, облокотившись об стену, под не самым качественным освещением, выводил в письменном виде краткую характеристику, и чаще всего – полагаясь на внешний вид. У каждого свой способ помешательства.